Людмила Брус - Код Гериона. Бессмертие без жизни

– Почему я жива, а она – нет? – вопросила Мидори, задыхаясь от слез.

– Ты не сажала себе сердце, печень и почки несколько лет подряд. – Александр вдруг сел, чтоб быть с девочкой вровень. – И здесь неважно, насколько ты была смелой…

– Вам что – «ночной рыцарь» рассказал?

– Конечно. Мы в Братстве знаем друг о друге все.

– Потому-то платы он и не взял… – вздохнула девочка, вытирая слезы.-Что же мне делать, брат Александр?

– Во-первых, успокоиться. Ты же понимаешь, мама не умерла. Она перешла в другую форму. Даже вещи никогда не умирают окончательно, а уж люди – тем более. Во-вторых, тебе лучше пойти со мной.

– Куда?

– Наверх. И обещаю: солнце ты увидишь через пару дней. Ты и все, кто уверовал.

Девочка открыла рот, чтобы возразить, но брат Александр не дал ей такой возможности.

– Мидори, свет не включат. Воды в трубах больше нет, потому что насосы не работают. Канализация – сама чувствуешь, как здесь плохо пахнет. Лестницы наверх забиты людьми и завалены трупами. Скоро здесь будет одна большая могила.

– Но мама…

– Не бойся: крысы её не тронут…

Он зашел в комнату, позволив девочке осветить ему дорогу, и остановился перед останками молодой женщины. Медленно перекрестив покойницу своей большой рукой, он прошептал на латыни короткую молитву, и руки Мидори сложились на груди сами собой. Минутой позже, когда она в последний раз поцеловала мать, Александр заботливо накрыл тело лежавшим на матрасе покрывалом, достал из кармана пальто спрей-баллончик и, держа его в вытянутой руке, распылил содержимое на труп. Мидори зажмурилась. Две секунды спустя над покойницей вспыхнуло пламя.

Я опять падал во сне. Стремительно и неотвратимо. И вновь проснулся в момент удара. Моё несуществующее сердце выбивало тревожную дробь… Я думал, что уже давно изжил старые страхи, связанные с памятью человеческой оболочки – но нет, жуть падения и переломанное тело матери по-прежнему всплывают в моих снах, как утопленники. Лучше буду, как раньше, загружать себе на ночь искусственные сны про первых колонистов Марса.

В реальности меня уже давно не пугает человеческая начинка – кровь, кишки, кости… Как можно бояться того, из чего состоишь сам? Всё равно, что копаться в системном блоке, делать брезгливую мину и восклицать: «Какой ужас!». Но сон – другое дело. В нём задействованы те участки сознания, которые не обманешь ни новым телом, ни новым образом мышления. Они нет-нет, да напомнят, что совсем недавно ты был рабом своей физиологии, комплексов и мелких амбиций.

На рассвете я вышел из коттеджа – проверить, как принялись сосновые саженцы сорта «Скади», который я вывел специально для посадки на оттаявших территориях. Убедившись, что в целом деревца чувствуют себя нормально, и добавив удобрений самым слабеньким, я отправился гулять по окрестностям биостанции, от которой по этим некогда мертвым краям распространяется жизнь.

Рассветы и закаты Антарктиды не переставали меня восхищать. Смотреть на них – это все равно, что слушать хорошо написанную симфонию: каждый раз обнаруживаешь что-то новое и заново удивляешься дивному сочетанию оттенков света, острым силуэтам фиолетовых гор, переливу льдов и багровым облакам причудливых форм. Особенно мне нравилось, когда пылающий диск, восходя из-за зубчатого горизонта, совпадал с почти идеально круглым отверстием Кольцо-горы, делая её похожей на портал в мир золотистого света.

Вот и сейчас, усевшись на столообразную, нависающую над обрывом глыбу, я любовался зрелищем вместе с дворняжкой Янкой, которую мне подарили друзья из «Крылатого Солнца». Вот в круглом проеме Кольцо-горы, на фоне золотистого света появилась летящая чёрная точка – сперва она была крохотной, едва различимой, но, приближаясь, увеличилась в размере так, что стали различимы машущие крылья. Объятый любопытством, я скомандовал своим искусственным глазам сделать пятикратное приближение: в этой глухомани адресатом или объектом наблюдения десмодуса могло быть лишь одно существо.

Уже четыре года как я передал управление семейной (никогда бы не сказал – своей) корпорацией «Наутилус» нанятым менеджерам и два года как официально, через суд, признан мертвым. Свидетельства моей трансформации (включая видеозапись изъятия мозга и заморозки тела) слила властям какая-то сволочь, и несмотря на то, что особый юридический статус получили даже обитатели Хранилищ Душ (хотя им, правда, не разрешается занимать руководящие посты и баллотироваться на выборах), решение было принято не в мою пользу. Не помог даже сеанс прямой голографической связи, во время которого я честно ответил на все вопросы. Моя «личиночная» оболочка без головного и спинного мозга была найдена следователями в холодильной камере нашего экспериментального центра в Пасадене, и я жестоко пожалел, что не распорядился сразу же отправить её в печь.

Кстати, в базовом режиме я до сих похож на человека, пока на мне одежда. Полное копирование себя-прежнего в мои планы не входило, да и трансформация при этом оказалась бы невозможной. Но поначалу нужно было сделать так, чтобы люди воспринимали меня как своего. Поэтому лицо и волосы у меня весьма правдоподобные.

Единственным способом доказать, что я, пусть даже частично, принадлежу к биологическому миру и могу считаться человеком, было бы вернуться в Америку, предстать перед судом и позволить взять клетки мозга для анализа ДНК. Однако мои доверенные лица, как один, умоляли меня этого не делать, утверждая, что за пределами Антарктиды я долго не проживу. Трудно сказать, от кого опасности больше – от террористической секты Крестителей, сгубившей мою мать Сару Рид, или от Линдонов, которые в своем стремлении сожрать «Наутилус» не остановятся ни перед чем.

Была ещё одна причина, по которой я выбрал затворничество в Антарктиде – патологическое внимание прессы к каждому моему шагу и вздоху после того, как погибла мать. Пять лет спустя, когда на время превращения мне пришлось надолго исчезнуть, мы с помощниками загодя состряпали целую постановку с подставными лицами и фальшивыми доказательствами того, что я впал в депрессию, сел на стимуляторы и долго лежал в корпоративной психушке: видеозаписью моего двойника, с визгом гоняющего по комнате одному ему видимое животное, кишели таблоиды от Аляски до Сиднея. А в человеческом мире туда, где ошиваются мелкие падальщики, быстро приходят твари покрупней…

И потому, заметив десмодус, я сперва подумал, что будет разумнее оставаться вне его обзора. Ни посылок, ни сообщений я на тот момент не ждал: Гелиополис оповестил бы меня об отправке беспилотника. Но крылатого вестника могли отправить и немногие верные мне сотрудники «Наутилуса», включая тех, кто в ходе слияния покинул свой пост. Кое-кто знал, как со мной связаться, и временами делился новостями. Однако после поглощения «Наутилуса» Линдонами общаться даже с этими людьми мне хотелось всё меньше – в том числе потому, что за ними могли следить.