Людмила Брус - Код Гериона. Бессмертие без жизни

Местом своего виртуального пребывания я выбрал симулятор конца позапрошлого века: эпоха была уже цивилизованной, но куда более свободной, чем моя собственная. В этой реальности я был «солдатом удачи», воюющим с богом и чёртом в забытых местах, чтобы выполнить основное задание – накопить достаточно денег и выкупить дом, когда-то отобранный у нашей семьи за долги (полезно побывать в шкуре тех, кому в жизни повезло меньше). В редкие времена затишья я позволял себе зайти в прокуренный бар, пропустить стаканчик да почесать языком с какими-нибудь фриками.

Место, куда меня занесло в этот раз, располагалось в неприглядном портовом районе, занимая часть бывшего дока, стоящего у пахнущей мазутом и солью воды. Называлось оно «Пучина»: кто-то из наших омниверс-архитекторов явно с «Ньёрда» был.

У входа меня встретила неодобрительными взглядами кучка молодых людей в цепях и коже – по большей части с длинными волосами и массивными кольцами на пальцах. Некоторые из них носили на лице замысловатую черно-белую раскраску, которая, по их мнению, придавала образу агрессивности. За время своих недавних скитаний по горам и болотам я успел порядком обрасти, ничуть не горя желанием «приводить себя в порядок», и одет был, сообразно привычке ещё из реального мира, настолько неприметно, чтобы в любой момент «раствориться», поэтому через минуту-другую про меня забыли. Меня забавляло, как отчаянно стремятся выглядеть опасными самые обыкновенные юнцы, в то время как действительно опасный человек старается ничем не выделяться.

Убранством местечко не блистало: ремонт здесь не делали, должно быть, со времен президентства Джорджа Буша-старшего. На стенах красовались афиши старых фильмов ужасов, рваные рыбацкие сети и фальшивые черепа. Зал скупо освещался синими неоновыми лампами, придававшими лицам посетителей мертвецкий оттенок.

Музыку в «Пучине», как оказалось, играли специфическую – тяжелую, технически сложную и яростную, практически забытую в наши пресные дни. А вот тамошнего звукорежиссера давно следовало скормить морским гадам: кто бы ни выходил на сцену, звук получался из рук вон грязный: того, что пели вокалисты, я почти не понимал. Впрочем, понять их так и так было трудно, потому что по большей части они не пели даже, а рычали. Только прочитав разрисованную оккультными символами афишу, я вспомнил, что этот стиль называется «блэк-метал» и, взяв на баре стаканчик виски (хотя большинство здесь потягивало пиво), стал впитывать очарование старины.

Большинство музыкантов были мужчинами – точнее сказать, молодыми парнями, вчерашними школьниками. Группа «Порождения склепа» (надо ж придумать такое название) оказалась в этом отношении исключением из правил: в её составе играли целых две девчонки, причем одна из них – неслыханное дело! – оказалась гитаристкой. Её инструмент своей формой напоминал наконечник стрелы. Лицо было покрыто сложным черно-белым рисунком и походило на ритуальную маску, под нижней губой красовался заточенный металлический шип, иссиня-черные волосы шлейфом спускались по спине, иногда соскальзывая на лицо, а кожаная одежда того же цвета отдаленно напоминала доспехи. Образ её, как и тревожные риффы, вылетавшие из-под лёгких пальцев, одновременно и притягивал, и пугал.

Выводя свои адские трели, она смотрела не на зрителей, а словно в космическую пустоту на ином уровне бытия да время от времени – на гриф, по которому скользила туда-сюда её левая рука с короткими черными ноготками, в то время как хрупкий молоденький вокалист – с такой же раскраской на лице, но светлыми волосами – раздирал пространство вокруг себя леденящим кровь визгом и ревом, и даже безобидные слова, выпущенные в воздух таким голосом, воспринимались как смертный приговор. Одна из песен была о том, как Солнце разрастётся до чудовищных размеров, выжжет все живое на Земле и накроет её волной огня. Неприятный холодок заполз под футболку и заставил немедленно глотнуть из стакана: парень пел про самый большой страх моего детства.

На барабанах и второй гитаре тоже были парни, на басу играла высокая и болезненно худая девица, но мне они запомнились плохо. Вся эта яростно играющая и крутящая волосами «мельницу» пятерка могла в реальности состоять из древних старичков и старушек, чьи родители и старшие братья такое ещё помнили, либо скучающих домохозяек, нашедших отдушину в экстремальной музыке и жутком имидже. Помня об этом, я не торопился пускать слюни на гитаристку, но продолжал внимательно слушать. Она, должно быть, спустила целое состояние на прокачку навыка игры. Если только не училась сама.

Когда группа отыграла сет и собрала инструменты, девушка подошла ко мне сама. Тогда я верил, что она просто заметила мой интерес ещё со сцены, хоть и не понимал, как это возможно – исполнять сложнейшие соло, да еще и следить за каким-то мужиком в зале. Не спрашивая разрешения, она взяла стакан, на дне которого полыхало янтарём виски, и прикончила его одним долгим глотком, оставив на стекле густую и черную, как нефть, помаду. Жест, который смотрелся бы вульгарным в исполнении любой другой девушки, выглядел теперь на удивление изящным, но всё-таки я возмутился.

– Тебя манерам не учили, что ли?

– Я сама учусь, если считаю нужным. Кстати, спасибо: пойло у тебя что надо.

– Пойло здесь у всех. Почему ты выбрала меня?

– Во-первых, ты пьёшь виски, а я его тоже люблю. Во-вторых, мне показалось, что я тебе нравлюсь. Если ошиблась – извини.

С этими словами она поставила стакан на барную стойку, вернулась к товарищам по группе и ушла с ними за сцену, даже не кивнув на прощание. Пожав плечами, я вывалился из клуба на тёмную дождливую набережную и полчаса шел вдоль ворчащего моря, и все это время несколько секунд нашего короткого сближения зацикленной записью проигрывались в моей голове.

Даже дома, в обшарпанной студии на четвёртом этаже старого кирпичного здания, где меня ждала только ручная крыса, мысли о ней не давали мне покоя, как попавший в ботинок мелкий камушек. Может, это был знак того, что пора бы завести роман хотя бы в сети?

На следующий вечер я вернулся в «Пучину» и поспрашивал там о «Порождениях склепа», представившись агентом звукозаписывающей студии. Девушка, как выяснилось, называла себя Ви (как я тогда решил – по аналогии со своей гитарой Flying V), и это было всё, что о ней знал администратор, в основном общавшийся с вокалистом, которого звали Мрак.

Следующий концерт «Порождений» ожидался только через три недели. А три недели здесь значило столько же, сколько и в реальном мире. За отдельную, и очень высокую, плату ты мог попасть в зону, называемую «замедлителем»: одна минута там была равна шести часам во всех остальных мирах, но на реальность это, понятное дело, никак не влияло. Там проходили те же три недели, а значит, к этому времени меня успели бы разбудить. А там будет не до флирта.