Владимир Корешков - Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая

– Это лишнее, под всей бетонкой космодрома создано искусственное земное притяжение.

Марк подкатил к небольшому двухпалубному звездолету, на борту которого красовалась фосфоресцирующая громадная достаточно симпатичная зеленая акула с хитрым прищуром глаз, с грациозно изогнутым гибким телом и с разинутой пастью в три ряда белоснежных зубов, и, чтобы ни у кого не возникло никаких сомнений по поводу того, кто в действительности был изображен на борту, зеленой же краской, готическими буквами было выведено название корабля: «Зеленая акула».

Я засмотрелся на зеленую хищницу. «Ну точь-в-точь Кейша, как будто с нее писали», – подумал я, мысленно сравнивая изображение с оригиналом, я имею в виду с Кейшей. Вообще-то это только так этот звездолет считался небольшим – на самом деле очень огромная штуковина, и грузов на борт брал немало. Стоял он перпендикулярно лунной поверхности, подпираемый гигантскими опорами, аппарель люка заднего грузового отсека была откинута и покоилась одним концом на бетонке космодрома, являясь тем самым трапом, по которому в брюхо звездолета погрузчики доставляли грузы, которые время от времени подвозили грузовые кары.

Марк с ходу зацепил манипуляторами контейнер, который только что привез со склада космопорта кар, и мы по аппарели заехали в пещеру грузовой палубы корабля, доехав до конца палубы, заскочили в лифт, поднялись на вторую грузовую палубу.

– Все, приехали, – сказал Марк, выехав из лифта и тормозя погрузчик. – Как добраться до кубрика с каютами, знаешь?

Я кивнул.

– Свободен.

Я слез с погрузчика, и Марк тут же громыхая укатил в дальний конец палубы, пристраивая контейнер. Я же свернул налево, поднялся на несколько ступенек к лифту, которым пользуется экипаж, нажал на кнопку, на которой было написано: «Кубрик». Лифт, убегая у меня из-под ног, поднял меня вверх, створки шлюзовой перепускной камеры разъехались. Из камеры я попал вначале в небольшую комнатушку – блок санитарной обработки, а затем в гардеробную, где экипаж на случай спуска на грузовые палубы или же выхода на поверхность в агрессивную среду надевает скафандры. Здесь же в особом шкафу хранились всевозможные инструменты, которые могли время от времени понадобиться экипажу при мелких ремонтных работах. За дверью находился коридор, в нем располагались каюты для экипажа, заканчивался коридор дверью, которая скрывала капитанский мостик, откуда экипаж управлял судном.

Вступив в совершенно пустой коридор, я буквально кожей почувствовал, что за мной кто-то внимательно наблюдает, еще выработанное на фронте чувство, заранее предупреждающие меня об опасности, сработало и подсказало: «Будь внимателен, ты под чьим-то пристальным присмотром». Но, с другой стороны, что следившие за мной могли увидеть – неуклюжую фигуру в оранжевом скафандре, бредущую по коридору в поисках нужной каюты, поди разберись, кто это такой. Кстати о каюте, я как-то забыл спросить, как мне найти нужную. Что же мне сейчас носом тыркаться в каждую дверь как слепой котенок? Нет, экипаж оказался крайне предупредительным, на одной из дверей висела красная табличка «Для гостей».

Я толкнул дверь. Она оказалось не заперта. Оказавшись в типовой каюте, которая отличалась от других только присутствием здорового холодильника и вакуумной печи для разогрева полуфабрикатов. Я сразу, по настоятельному совету Холечека, включил серебряную коробочку, лишь только после этого с облегчением стащил с себя уже порядком поднадоевший мне скафандр и мстительно запихал его в шкаф. На прощание от всей души пнул его ногой. Открыл холодильник: стандартный набор из субпродуктов, которые после сказочной ветчины из свертка Холечека совсем не возбуждали во мне никакого аппетита. Вытащил из холодильника прохладную малипусенькую запотевшую бутылочку кока-колы, как называла мама сей разрекламированный еще издревле напиток – «пойло для идиотов», отпил пару глотков, пузырьки радостно ударили в нос.

Еще раз с тоской оглядев каюту, в которой мне предстояло безвылазно тусоваться целых пять дней, завалился на койку, жалобно всхлипнувшую подо мной, и задал сам себе извечный вопрос: «Что делать?» Есть не хочу, пить не хочу, копаться в своей голове, забавляясь чужими воспоминаниями, тоже не хочу, а что же я хочу? Оказывается, вообще ничего, такой вот я великий нехочуха. В конечном итоге под мысли, а чем же я буду заниматься все эти пять дней во время полета, я заснул и даже не заметил, как закончилась погрузка и «Зеленая акула» стартанула с лунной базы «Депо сортировочное», хищно облизнувшись, начала жадно пожирать парсеки космического пространства.

Это был один из самых скучных моих полетов. Книг не было, гологравизор показывал всякую дребедень, в основном мыльные оперы и несколько абсолютно безмозглых, без какого-либо мало-мальского сюжета боевиков. Не знаю, какой дебил составлял фильмотеку на этом корабле, но по этому поводу я выдвинул свою личную гипотезу. Возможно, список фильмов составляли не случайно, а специально, чтобы пассажиры, отправляющиеся на Олерон, во время полета насмотревшись этой хрени, отупели окончательно, превратившись в законченных имбецилов, и не смогли нанести хоть какой-нибудь ощутимый вред Рейху. Здесь я видел явные происки сторонников герра Канцлера и сподвижников Рейха. По кораблю прошвырнуться нельзя, даже в коридор, пришлось все дни тупо отсыпаться и вдоволь, до отвращения отъедаться невкусной едой.

Наконец я почувствовал, как звездолет заходит на посадку. И хотя в каюте не было иллюминаторов, можно было на все сто процентов утверждать – мы садимся на Олерон. Как только я понял, что звездолет начинают разгружать, достал из шкафчика и начал натягивать на себя ненавистный скафандр. Мне даже показалось, что теперь он, в свою очередь, очень мстительно улыбался и даже откровенно, хотя и абсолютно беззвучно издевался надо мной, от всей своей «скафандровой души» хохоча, радуясь своей маленькой победе. «Ничего, оранжевый сучонок, хорошо смеется не тот, кто последний, а тот, до кого позднее всех доходит. Понял?» Мне показалось, что скафандру мое замечание не понравилось, он перестал ржать и задумался. «Вот так, будешь знать, как смеяться надо мной».

– Стоп, стоп, стоп, – остановил я себя. – Я что, разговариваю со скафандром? Ты что, Яр, совсем с ума спятил? Пять дней ты был заперт в каюте, оставшись один на один с собой, и, не найдя себе лучшего собеседника, решил пообщаться с этим оранжевым чмом. Тебе лечиться надо, шизик.

Хотя опять же, где-то я читал, что, когда человека помещают в одиночную камеру, он сначала, чтобы не было так скучно, начинает разговаривать сам с собой, а потом по истечении некоторого времени у него шарики за ролики заскакивают и он по-тихому сходит с ума, потому что еще неизвестно, что такого страшного ты мог рассказать самому себе и какую правду-матку резануть. Короче, бегом на волю, к людям.