Владимир Корешков - Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая

– Давно это случилось?

– Да где-то уже как с полгода назад.

– А почему дисколет не убирают?

– А зачем? Аппарат восстановлению не подлежит, а транспортировка и утилизация слишком дорогое удовольствие, оно того не стоит.

– Ясно, – сказал я, провожая обломки взглядом.

– Штефан, вы ведь не завтракали. Хотите есть?

– Если честно, не отказался бы.

– Вот возьмите, – порывшись левой рукой в своей сумке, он достал термос с кофе и сверток с бутербродами.

Я открыл крышку термоса. Легкий дымок вместе с потрясным ароматом горячего, недавно заваренного кофе поплыл по кабине. Налив дымящегося напитка в кружку, предложил Холечеку:

– Петер, вы будете?

– Нет, Штефан, спасибо, не хочу. Сегодня утром я очень плотно позавтракал, а вы ешьте, пожалуйста, не стесняйтесь.

Развернув промасленную бумагу свертка, я обнаружил в нем бутерброды – белый пшеничный хлеб щедро намазан желтым сливочным маслом, сверху на свежайшем рассыпчатом хлебушке возлегали тоненькие ломтики розовой, слегка подкопченной ветчины. Пальцы, державшие бутерброд, сразу стали жирными. Аромат непередаваемый. Я чуть не подавился собственной слюной. Не в силах больше сдерживаться, я вгрызся в это великолепие, откусив большой кусок.

М-м-м… боже, как вкусно. Так, теперь глоток горячего, обжигающего натурального кофе, чтобы все лучше проскакивало в желудок, как можно быстрее минуя пищевод. Великолепно! Нет, бог точно есть, и уверяю вас, ради таких моментов стоит жить.

– Откуда такое великолепие? – спрашиваю я Петера с набитым ртом.

– Контрабанда с Олерона, – улыбаясь отвечает он.

– Просто невероятная вкуснотища. Я, честно говоря, в столовке вашей клиники чуть вконец не отощал и уже совсем перестал верить в чудеса кулинарии. Еще немного, и я стал бы кулинарным атеистом. Спасибо, Петер, вы просто возродили меня к жизни.

Я так увлекся, что не заметил, как на бумаге остался сиротливо лежать только один, последний бутерброд. Мне стало очень стыдно за себя, что я такой оглоед.

– Извините меня, Петер, так было вкусно, что я не смог остановиться.

Холечек посмотрел вначале на мою сконфуженную рожу, потом на сверток. И расхохотался. Отчего мне стало еще больше стыдно за свою несдержанность.

– Да бросьте конфузиться вы так, Штефан. Живенько доедайте, да и дело с концом. Ну я честно не хочу, доедайте, ради бога.

Особенно уговаривать меня не пришлось, последний бутербродик бесследно почил в моей утробе. После насыщения настроение сразу улучшилось и поднялось на несколько градусов вверх, скафандр не так уж и дурно пах, лунный пейзаж за бортом из серого, ничем не примечательного сразу превратился в занимательный, немного загадочный, и вообще все не так уж плохо – в который раз замечаю, как мало человеку надо.

Меня опять развезло, теперь уже от сытой истомы. Но, к сожалению, поспать не удалось, на горизонте показался громаднейший, поражающий воображения купол базы «Депо сортировочное», во много раз превышающий по размеру купол станции СТК 3, рядом сверхгигантский космопорт. В небе то и дело сновали юркие шаттлы и небольшие звездолеты класса двухпалубных сухогрузов. В отличие от больших транспортных эти звездолеты брали на борт небольшое количество грузов, но доставляли их от космопорта одной планеты до космопорта другой, им не нужна была помощь шаттлов при погрузке и разгрузке.

Холечек связался с диспетчером, тот посадку пока не разрешил, сказал, что надо немного подождать, покружить возле космопорта, объясняя это тем, что сейчас на орбите грузится большой транспортный звездолет, много шаттлов участвует в погрузке, поэтому взлетка пока занята.

– Где-то там внизу, – Холечек указал на космопорт, – корабль контрабандистов «Зеленая акула», на котором вы, Штефан, отправитесь на Олерон.

– А почему зеленая акула? Разве бывают зеленые акулы?

– Это не ко мне, – улыбнулся Петер. – Это к хозяину корабля, возможно, ему посчастливилось увидеть зеленую акулу, ну и решил таким образом увековечить память о таком незабываемом свидании.

– А как я попаду на этот чудо-корабль?

– Вместе с бригадой докеров. Когда попадете на корабль, скафандр не снимайте. Экипаж не должен видеть ваше лицо ни в коем случае. Запомните это, ни в коем случае, – повторил он еще раз. – И никаких контактов. Дело в том, что периодически контрабандистов все-таки берут за задницу и трясут как грушу. Естественно, они, как на Страшном суде, рассказывают все – кого и что возили, когда и как. А некоторые работают как двойные агенты, делясь информацией и с повстанцами, и с гестапо. За это им разрешают вести их незаконный промысел. А отдельные типы вообще действуют как подсадные утки. Поэтому, чтобы хоть как-то обезопаситься, у нас с ними разработан целый свод договоров и обязательств, которому они должны неукоснительно следовать. Например, когда перевозят пассажиров, у них должна быть отдельная каюта со всеми удобствами и с провиантом на дорогу, в которую они ни под каким, даже самым благовидным предлогом не кажут своего носа весь полет, и пока вас не примут повстанцы, ваша каюта для них запретная зона, так же, как и сам пассажир. То же самое касается грузов. За провоз пассажиров и грузов мы им платим очень неплохие деньги. Поэтому за нарушения их обязательств по договору им грозит смерть.

– Да, жестко, но справедливо.

– Дальше, Штефан. Попав на корабль в свою каюту, вы не снимаете скафандр, пока не включите вот эту штуку, – он достал из сумки и протянул мне уже знакомую серебристую коробочку, которую в свое время включал у меня в комнате дядя Роланд во время нашего последнего разговора. – Знаете, что это такое? – спросил Холечек.

– Приходилось встречаться. Это глушилка подслушивающих и подсматривающих устройств.

– Все правильно. До конца вашего путешествия она должна быть постоянно включена, пока вы снова не наденете скафандр и не попадете к встречающим вас.

– С этим мне все понятно. Скажите, Петер, я слышал, на Олероне создается интернациональная бригада из добровольцев, готовых воевать на стороне повстанцев.

– Да, есть такое. Вы понимаете, Штефан, что вы в своем желании свернуть шею Рейху не одиноки. Все больше людей, живущих в Рейхе, начинают осознавать неправедность этой войны, когда людей убивают только за то, что они хотят жить по-другому, по-своему. Люди с обостренным чувством долга, справедливости и твердой жизненной позицией, у которых в голове мозги, а не набор из мишуры националистических клише и лозунгов, понимают, что Рейх, погрязший по самые уши в коррупции, когда большинство, работая с утра до ночи, с трудом перебиваются, получая гроши, считая каждую копейку, обслуживают крохотную верхушку, которая жирует, живя над законом и плюя на закон.