Владимир Корешков - Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая

– Н-н-нет, – заикаясь говорю я.

Меня всего трясет. Дальше какие-то люди в халатах укладывают маму на носилки, подсоединяют к ней различные провода. Старший из них, седой мужчина, ничего не говорит, только с сожалением качает головой.

– Мама, мамочка! – кричу я, пытаясь побежать за носилками, меня не пускает, крепко держит девушка полицейская. – Пустите меня! Мамочка!

Маму увозят. Девушка держит меня и гладит теплой ладонью по голове:

– Все будет хорошо, – повторяет она как заведенная. – Все будет хорошо…

Я как будто выныриваю из глубины на свежий воздух. Дышу так часто, как будто только что пробежал полосу препятствий, установив рекорд вермахта, побив все существующие нормативы для звездпехов. Кто я? Яр Ковалефф. Фу ты, черт, ну и судьба у этого парня. Врач улыбается, смотрит на меня:

– Ну, я смотрю, у вас все получилось. Молодец. Вам сегодня надо будет побольше потренироваться, чтобы переходить из одного сознания в другое быстро и беспрепятственно. Потому что я слышал, вы нас завтра покидаете на месяц.

Честно говоря, после таких воспоминаний Штефана переходить к ним снова совсем не хочется.

– Док, я надеюсь обратно по прибытии к вам в клинику, вы удалите из меня это. Мне своих переживаний на две жизни с лихвой хватит, а тут еще – это.

Профессор пожимает плечами

– Прикажут – удалю.

– Что значит прикажут? Мне что же с этим ассорти из своих и чужих воспоминаний всю оставшиеся жизнь жить? – вспылил я.

– Молодой человек, – говорит профессор назидательно, – мы с вами служим организации, где железная дисциплина и строгие правила, которые мы должны неукоснительно соблюдать. Без приказа мы не имеем права своевольничать. И потом, как знать, возможно, запасная память вам еще понадобится. И скажу вам по секрету, – продолжил он, – я сейчас разрабатываю методику, чтобы у наших разведчиков могло быть не только две памяти, но и два идентификационных чипа, каждый из которых может функционировать именно тогда, когда он нужен. Осталось недолго, я уже на пороге этого изобретения. Об этом я доложил на самый верх. Нет, вы только посудите, каждый наш агент может иметь сразу две личности и пользоваться ими на свое усмотрение в разных ситуациях – это как затруднит работу гестапо по выявлению наших людей! А какие перспективы открывает! – он наклонился ко мне, быстро зашептал: – Я бы очень хотел, молодой человек, чтобы вы были таким нашим первым агентом.

Я внимательно посмотрел на этого старого маразматика, на этого недоделанного новатора-изобретателя, мне очень сильно захотелось свернуть ему шею. В данный момент, на мой взгляд, это была чрезвычайна интересная и крайне конструктивная идея. Но я взял себя в руки и сквозь зубы спросил:

– Ну и как они там наверху, одобрили это гениальное изобретение?

– К сожалению, пока нет.

«Слава богу, – подумал я, – нами все-таки руководят достаточно мудрые люди».

– Но я уверен, молодой человек, я смогу их всех убедить. Вот увидите, будущее за прогрессивными методами работы агентуры.

Где-то я читал, что в Средние века таких, с позволения сказать, двигателей прогресса обычно сжигали на костре, предварительно обвинив в еретизме и предав анафеме, что ж, возможно, это была чертовски неплохая идея. Когда же не было поблизости зажигалки и вязанки дров, то таких инноваторов просто скидывали со скалы в море-океан. А что, тоже в общем-то не такая уж и плохая идея в назидание другим, дабы не повадно было.

– Ладно, молодой человек, – похлопал он меня по руке, – мне пора, сегодня много пациентов, а вы тренируйтесь, разрабатывайте себя, так сказать. До встречи и удачи вам! – и быстренько выскочил из моей палаты.

Возможно, он действительно торопился, а возможно, увидел в моих глазах всполохи всеочищающего костра. Пока копаться в своей новой памяти меня не вставляло. Для того чтобы продолжать, надо собраться с духом, так что чуть позже, а пока нужно встать, сходить позавтракать. Что я и сделал, спустившись на лифте на первый этаж.

В ресторане никого не было. Наверное, пациентам, а особенно зажиточным, в падлу вставать так рано, ну и бог с ними, съесть свой завтрак в одиночестве – это даже лучше, а то вдруг полезет кто-нибудь с расспросами. Разговаривать ни с кем не хотелось. Посреди зала стоял большой стол с начищенными до нереального блеска мармитами, под крышками которых находилась еда на любой вкус. Взяв чистую тарелку, начал приподнимать крышки, заглядывая в каждый мармит, проверяя его содержимое. Овсянка – не хотим. Вареные диетические сосиски – не хотим, яйца жареные, яйца вареные – тоже не хотим. Дальше. Дальше я поймал себя на мысли: «Это я не хочу, или же Штефану такая еда не нравится? Так, Яр, срочно вспоминай, что ты любишь?» А чего тут вспоминать. Вот оно – под одной из крышек находились блинчики с творогом. Я точно знаю, что Яр Ковалефф очень любил, когда мама готовила ему на завтрак блинчики с творогом. Я мог съесть их много, очень много.

Положив горячие блинчики себе на тарелку, щедро плюхнув на них несколько больших ложек сметаны, взяв в руки столовые приборы и налив себе из аппарата огромную кружку капучино – молочная воздушная пенка буквально выползала из кружки, проследовал за самый дальний столик в углу. Пока ставил кофе, несколько капель пролилось на белоснежную скатерть. «Как всегда», – почему-то радостно подумал я, ведь Яр Ковалефф обычно, как правило, всегда проливает кофе – значит, я это я. Хорошо.

Немного успокоившись, отрезал кусок блина, щедро макнул его в сметану, запихнул в рот. Чего ж не вкусно-то? Так… и опять сомнения. Здесь просто безобразно готовят, или же это Штефан по какой-то причине не любит блинчики с творогом? Прекращай. Профессор же ясно объяснил тебе, что пока память Штефана закрыта, она не может влиять на твое сознание. Кто-то внутри меня, называемый внутренним голосом, тут же задал вопрос: «А интересно, что из блюд любил Штефан? Давай узнаем, а?» – «Не сейчас», – одернул я свой внутренней голос. – Дай спокойно поесть». Тот не успокаивался: «Ну давай узнаем, интересно же».

Я сразу вспомнил старый анекдот: Америка, Дикий Запад, индейцы поймали ковбоя, привязали его к столбу. Внутренний голос говорит ковбою: «Не ссы, держи себя смело и уверенно». Что тот и делает. Дальше индейцы задают различные вопросы ковбою, внутренний голос говорит ему: «Не смей отвечать на их вопросы». Ковбой молчит как рыба. «Когда к тебе подойдет вождь племени, то плюнь ему в рожу», – говорит внутренний голос. Ковбой, собрав побольше слюны, плюет в лицо вождю. «Ой, что теперь будет!!!» – панически орет внутренний голос и исчезает.

Вот сейчас со мной происходит что-то похожее. Мой внутренний голос постоянно меня подзуживает, но я не ковбой, я ему не поддаюсь. Кое-как запихал в себя невкусный завтрак. Вернулся в палату, очень не хочется продолжать копаться в чужой памяти, но понимаю, что надо. Включаю воображаемый маятник и проваливаюсь…