Владимир Корешков - Свой среди чужих, или Гауптман с Олерона. Часть вторая

Конечно, кто-то может мне возразить: «Что вы такое говорите, эти люди в белых халатах давали клятву Гиппократа спасать нас». Хорошо, я вам отвечу: «Кто такой Гиппократ – друг ваш или близкий родственник, сват, брат ну или хотя бы троюродная сестра по материнской линии? Я лично с Гиппократом не знаком, мы, к сожалению, не были представлены друг другу. Может, он пацанчик и не плохой, и правильный. Возможно. Наверняка клятва, написанная им, тоже хорошая и слова там верные. Но вот его последователи… о них разговор особый.

Вот на все сто уверен, когда они после окончания медицинского института в торжественной обстановке под звуки фанфар патетическим голосом произносили слова заученной накануне после очередной попойки клятвы Гиппократа, умиляя тем самым всех присутствующих на этом шабаше и заставляя их от души прослезиться, эти будущие эскулапы и коновалы, больше похожие по образу и подобию своему на сподвижников небезызвестного Маркиза де Сада, нежели на сердобольных, благообразных лекарей, держали фигу в кармане и думали в этот момент не о том, как спасти будущего больного, а том, как бы из него вытрясти побольше бабла». Так что извините. Ну не доверяю я им.

Завидев на моем челе тень сомнений и переживаний, дядя Роланд поинтересовался:

– В чем дело, сынок? О чем задумался? Что тебя гложет?

Я как мог разъяснил ему свои опасения. Наверное, первый раз я видел, как смеется генерал СД от души, до слез, почти как обычный человек. Даже не представлял, что у дяди Роланда присутствуют какие-то человеческие эмоции. Для меня он всю жизнь был этакая монолитная каменная скала. Глыба. А тут оказалось, что каменная скала тоже может смеяться. Вдоволь навеселившись и вытерев проступившие слезы кулаком, он опять стал серьезным.

– Ну и повеселил ты меня, Яр.

– Нет, я, конечно, рад, что вы рады, но мне почему-то ни фига не весело. А без этого всего никак нельзя?

– Никак, Яр. И дальше тебе часто придется заниматься тем, что тебе совсем не нравится и даже претит твоему естеству, я предупреждал тебя, что это тяжелый каторжный труд. Единственное, чем можешь себя утешить, делать ты все это будешь не для себя, но для людей.

– Да понимаю я все.

– Ну, раз понимаешь – молодец! Вопросы.

– Пока нет.

– Тогда продолжим, запоминай: в космопорту на лунной базе после прохождения таможни тебя встретят. Вот фото этого человека, – он протянул мне фотографию, с которой на меня смотрел какой-то хмурый субъект, с совершенно не запоминающейся внешностью. Темные волосы, прямой нос, серые глаза – такие по городу толпами бродят. – Вот этот парень представится санитаром клиники СОМНО Петером Холечеком и спросит тебя: «Как давно вам поставили диагноз?», ты ответишь: «Еще зимой». Он спросит: «Диагноз установила профессор Янсоне?», ты ответишь: «Нет, это был профессор Шварке» – эти фразы будут паролем. Он тебя проводит в клинику, позже посадит на корабль контрабандистов. Ты можешь полностью положиться на него, если только он произнесет пароль, если же нет, значит, что-то пошло не так и тебе придется немного полежать в стационаре, до решения твоего вопроса. Операцию до и после разведшколы тебе будет делать завотделением Богуслав Пекстис, он тоже немного в курсе происходящего.

Дядя Роланд еще минут двадцать описывал мне последовательность всех моих шагов и действий в клинике, на звездолете, а затем на Олероне в разведшколе.

– Ну и самое главное, Яр, – подытожил дядя Роланд. – Рано или поздно к тебе подойдет человек, протянет вот такую зеленую пуговицу и скажет: «Мне кажется, вы очень небрежны. Это ведь вы обронили?» Ты достанешь свою пуговицу, покажешь ему и ответишь: «Вы не правы все, свое я всегда ношу с собой». Это будет твой личный связной с подпольем, все его указания надо исполнять, потому что он – это рупор подполья. Забери себе эту пуговицу и смотри не потеряй, – сказал дядя Роланд.

Я взял из его открытой ладони пуговицу в руки: тяжелая, большая, диаметром примерно как пятимарковая монета. Блестящая, зеленого цвета, с выпуклым витиеватым серебряным узором.

– Ну, наверное, пока все, мне не звони, дальше тебе по большей части придется полагаться на себя. Я хоть издали, но все равно буду за тобой приглядывать и по возможности подстраховывать.

– Спасибо, – сказал я.

Дядя Роланд испытывающе посмотрел на меня:

– Нет, Яр, не надо меня благодарить. Я тебя не в парк аттракционов пригласил. Твои бы родители не обрадовались бы, а еще мне и по шапке надавали, если бы узнали, во что я тебя втянул. Просто наступает время, и перед каждым человеком обязательно встает выбор: либо ты что-то делаешь во благо других, либо просто коптишь небо до самой смерти, как тот пескарь, который всю жизнь боялся выбраться из-под камушка, предпочитая ни во что не вмешиваться, наблюдая со стороны, какой в его пруду творится беспредел, переживая исключительно за свою шкуру. По ночам мечтая о том, что, возможно, кто-то придет и поменяет все в один миг, сделает этот мир лучше и справедливей. Так вот мы с тобой и многие другие, что рискуют своим благополучием и жизнью, и есть эти кто-то. Ладно, Яр, мне пора, держи краба, – дядя Роланд встал и протянул мне ладонь. – Удачи тебе, и береги себя.

– Спасибо, дядя Роланд! Не сомневайтесь, все будет хорошо и, честное слово, я вас не опозорю, – крепко пожал я ему руку.

– Я не сомневаюсь, – сказал он, надевая фуражку. – Все пока.

Дверь за ним закрылась, оставляя мне вопросов больше, чем ответов. Но с другой стороны, как он говорил, надо успокоиться и все вопросы решать по мере их поступления. Я взглянул на мой разобранный голографон, валяющийся на столе.

– Ну-с, парень, с тебя и начнем.

Оказывается, разбирать голографон гораздо легче, чем собирать его. Кто бы знал. «Спасибо, дядя Роланд, чувствую, и в будущем ты меня без работы не оставишь». Чертыхаясь и матерясь, я через полчаса собрал его, но, как всегда, оказалось, что одна малюсенькая деталька, совсем кроха, оказалась лишней, валяясь на моем столе, она, глядя мне в лицо, нагло и ехидно ухмылялась – вот же сука. Поэтому я снова разобрал голографон и, уже окончательно озверевая, теряя последние остатки терпения, наконец собрал этот чертов прибор. Включил. Вроде работает. Я с уважением посмотрел на себя в зеркало. Сейчас я себя почувствовал почти что Кулибиным, собранный мной голографон функционировал и этим чуть-чуть поднял мою уже упавшую ниже плинтуса самооценку.

Так, ну а теперь придется выполнять первое задание, данное мне подпольем, – составить сообщение горгоне, в миру зовущейся Кейшей Суареш. Видит бог, как мне этого не хочется делать. Но, помня о том, что работа подпольщика – это адский и не всегда приятный труд, я взъерошил волосы, напустил на себя глуповато-тоскливый вид. Что еще… Ах да, глаз нужно сделать влажный. Глянул на себя в зеркало. Ну, как-то так. Вот почему тестостерон, гормоны ну и прочая хрень заставляет организм мужчины думать не тем местом, откуда в свое время всплыл закон всемирного тяготения, таблица Менделеева ну или еще что-нибудь в этом роде, то есть соображает мужчина совсем не той головой, находясь фактически в плену, под воздействием всей этой дури. Организм толкает мужчину совершать всевозможные необдуманные поступки.