Владимир Васильев - Пробуждение. Роман-мозаика

Алевтина знала, что Уолт, рыжий американец из Нью-Йорка, и Лан, прелестная кореянка из Пхеньяна, находятся на облете Семячинского лимана и окрестностей, дабы лично наблюдать за животным населением этого благодатного участка заповедника. Конечно, видеонаблюдение ведется и фиксируется в автоматическом режиме, а программы мониторинга все это анализируют, классифицируют и раскладывают по электронным «полочкам», то есть по таблицам, графикам и базам. Но полет на их любимой «Стрекозе» – это особое удовольствие и духовное, чувственное, интеллектуальное общение с природой, без которого не возникает естественного ощущения единства с этой природой, без коего специалист ты никудышный и никчемный. Алевтина тоже любила такие полеты, но в последнее время старалась чаще и дольше оставлять Лан наедине с Уолтом, который, естественно, космос и сын Манхеттена. Чувствовала их тягу друг к другу. А поскольку полюс притяжения Алевтины был в другом месте, то она предпочитала, когда появлялась возможность, летать на «Стрекозке» одна и в другую сторону. Там тоже изумительная природа, живность, за которой было интересно и нужно наблюдать и испытывать с коей чувство единения… Впрочем, над лиманом она тоже летала по производственной необходимости.

Алевтина выпила ягодного напитка, настоянного на свежих местных ягодах и замечательно бодрящего, и вошла в интеллектронную систему, мониторящую практически весь заповедник, частично через видеокамеры, частично (не обвешаешь же все деревья и скалы камерами) через спутниковую систему наблюдения.

Увидела она и «Стрекозу» над лиманом, уже направляющуюся к местам брачных игр серых китов, и реки, впадающие в него, а по ним, идя вверх по течению, проследила ситуацию до вулканов – Большого и Малого Семячика. Там, в международной экспедиции вулканологов и находился полюс ее сердечного притяжения. Но со спутника его сейчас видно не было. Работает человек.

Собственно, можно было и не рассматривать пейзаж, система обнаружила бы неординарную ситуацию и сообщила о ней.

Особое внимание обратила она на информацию о косяках рыб в прибрежной зоне и, особенно, в зоне лимана, где пищи для них было в избытке. Желанной целью для Алевтины была информация о сельди, из-за которой она, собственно, и стала ихтиологом. Еще в далеком и глубоком детстве Аля увлекалась изучением поваренной книги, подаренной ей любимой бабушкой, родившейся еще до Пробуждения. Бабушка была по годам очень старой, но настолько бодрой, что внучка утомлялась в играх гораздо раньше бабушки. Но не об этом речь. А о том, что в книге было написано: « Самой лучшей из сельдей справедливо считается жупановская, которую ловят в Кроноцком заливе вблизи Камчатки. Она довольно крупна, ее отличает исключительно богатое содержание жира и своеобразный, приятный вкус. Малосольная жупановская сельдь относится, несомненно, к непревзойденным по вкусу, самым изысканным рыбным изделиям ».

Она не могла понять фразы «вблизи Камчатки», потому что Кроноцкий залив и есть самая настоящая Камчатка. Но, видимо, автор поваренной книги думал, что океан, омывающий берега полуострова, это уже не Камчатка. Удивило ее тогда странное название «жупановская». Она и спросила:

– Бабуль-бабуль, а что такое «жупановская сельдь»? Она, правда, такая вкусная?

– Так кто ее знает, Аленушка, – пожала плечами бабушка. – Она, мне кажется, закончилась, когда я еще не родилась, а книжка мне от моей бабули досталась. Там много такого, что нам с тобой уже не попробовать. Ты в интернете-то покопайся – и откопаешь.

Откопала… И узнала, что « если, прочитав кулинарную энциклопедию, кому-то вдруг очень захочется попробовать данный деликатес, то знайте, что сельди, называемой «жупановская» или «жупановка», давно уже нет, и большинство жителей полуострова, в том числе даже рыбаки, в наше время вряд ли хорошо представляют себе, что же это была за рыба.

В 1930-х годах, когда на Камчатке только начал развиваться крупномасштабный отечественный вылов рыбы, основными объектами промысла камчатских рыбаков в Кроноцком заливе являлись лососи и сельдь. Но это была не хорошо известная сегодня любителям зимнего подледного лова озерная сельдь, воспроизводящаяся в лагунном озере Калыгирь, а крупная, морская. В летне-осенние месяцы ее в больших количествах ловили в центральной части залива и сдавали на рыбокомбинат, базировавшийся в расположенном на побережье поселке Жупаново. Здесь из нее выпускали отменного качества соленую продукцию, пользовавшуюся доброй славой у населения Дальнего Востока да, пожалуй, и всей нашей страны. Потому-то сельдь и называлась – «жупановская». Чем же она была так знаменита? Дело в том, что «жупановская» сельдь обладала крупными размерами (длина отдельных рыб превышала 40 см) и больше чем на треть (точнее до 33—35%) состояла из жира, превосходя по жирности все мировые аналоги. А, как известно, при таком содержании жира в мясе соль практически не чувствуется. В 1930-1940-е годы камчатские рыбаки добились столь высоких уловов «жупановской» сельди, что гремели на всю страну. Однако в 1950-х годах она начала все реже и реже образовывать устойчивые промысловые скопления у берегов восточной Камчатки, и в 1960-х годах ее совсем не стало ни в Кроноцком заливе, ни в соседних районах восточного побережья полуострова. С исчезновением «жупановской» сельди сначала закрылся Жупановский рыбокомбинат, а затем в 1970-е годы – и поселок».

Альке стало до слёз жалко эту вкуснющую селёдочку, которую не могла попробовать ни бабуля, ни она сама. Жалко и обидно. И она сгоряча пообещала бабуле, что вырастет и найдет в море эту самую таинственную жупановскую селедку. Бабуля только похихикала, а для Алевтины это стало целью жизни. А что, нормальная цель, справедливая, не хуже других. Почти божественная – воскресить умерших. Хотя Алька в Бога не верила, как и все, родившиеся после Пробуждения.

Уже в школе она была знакома с заключением изучающих сельдей специалистов-ихтиологов о том, что в Кроноцком заливе никогда не существовало своего стада этой рыбы, а «жупановской» сельдью называли наиболее крупных особей гижигинско-камчатской популяции, которые в годы высокой численности мигрировали сюда из Охотского моря для откорма. Мол, тех сильных и крупных, которые были способны на такие заплывы, аж на другое побережье Камчатки, выловили и съели, а у оставшейся мелочи сил на это не хватало. И запрет на вылов не исправил ситуации. Логично, но почему-то Алевтину не убедило. Может быть, потому что противоречило цели ее жизни? В институте она узнала, что некоторые крупные формы сельди имеют 54 хромосомы, а мелкие – 52. Пусть речь шла о другом виде, но это многое объясняло. Стало ясно, что речь идет не о крупных и мелких особях, а о разных подвидах. Те самые пятидесятичетыреххромосомные (а чем природа не шутит – возможно, исчезнувший подвид имел и иной хромосомный набор) почему-то знали, куда надо плыть, чтобы жир нагулять, а эти оставшиеся не имеют ни понятия, ни стремления. Значит, в генной программе не заложено. Может, они и нерестились где-то здесь, а вовсе не Гижигинской губе или в Пенжинской? Вот после окончания института Алевтина и вытребовала себе распределение в Кроноцкий заповедник, дабы у нее был хоть какой-то шанс достичь поставленной цели. Не для того, чтобы от пуза покушать, а чтобы справедливость восстановить и данное слово выполнить, хотя бабушки давно уже в живых не было. Разве для выполнения обещания необходимо присутствие тех, кому было обещано?..