Владимир Васильев - Пробуждение. Роман-мозаика

Но пока никаких оснований для надежд не обнаруживалось. Сельдь попадалась, но совсем не та – почти обыкновенная тихоокеанская, хотя тоже замечательная селедка. Наверняка близкая родственница, но хромосомы подкачали. Может, «жупановская» сельдь – селедочный даун, как люди с лишней хромосомой? И природа с помощью человека избавилась от генетического «брака»? Ей-то невдомёк, что «брак» был столь вкусен, что не один век о нём помнят и мечтают.

Алевтина и сама ныряла, и роботов-подводников отправляла, постоянно проводя подводную проверку вероятных мест нереста сельди с мая, а в теплые годы даже с апреля и до конца июня-начала июля на прибрежной литорали, то есть части дна, открывающейся во время отлива, и на глубинах 7—10 метров, которые оставались под водой. Искала и на участках, заросших водорослями, на которых нравится нереститься сельди, и на лысых – мало ли какие предпочтения у «даунов», но безуспешно. Нерестились многие, но не те, кого она искала. Биоанализатор определял это достаточно быстро и точно. Исследовала она и контрольные выловы рыбы и в ночное, и в дневное время, надеясь обнаружить хоть один экземпляр своей вожделенной рыбёхи. Попадались лишь редкие экземпляры сахалинской и командорской сельди, хорошо изученной и описанной в научных трудах.

Ничего не скажешь – рыбы в лимане было, хоть лопатой греби, и жировала она от пуза, но ни одного селедочного «дауна» не обнаружилось. Жаль, но другая рыба – тоже щедрый и вкусный дар матери-природы, за который надо быть благодарными и беречь, не сжирая безоглядно.

Проконтролировала Алевтина и поведение серых китов, за которыми сейчас наблюдали Уолт и Лан. Хорошо себя вели киты: любили друг друга и ласкали да песни нежные пели – интеллектрон очень душевно воспроизводил их рулады. А после того, как лингвистический анализ обнаружил вполне устойчивую знаковую систему, лингвисты и ихтиологи всего мира принялись расшифровывать (некоторые скептики утверждали, что сочинять) язык китов. Уолт тоже этим был весьма увлечен, разрабатывал электронного «говоруна» для китов, чтобы пытаться с ними общаться, и даже пыжился делать поэтические переводы их любовных песен. Но женщинам не показывал. Видимо, не для женского уха получалось. Не для человеческого женского. Китовые женщины очень даже благосклонно реагировали на серенады. Альке было очень любопытно, однако она даже мысли не допускала поинтересоваться без дозволения.

Но, как ни отлынивай, а пришлось-таки заняться главным: она давно уже углубилась в имитационное моделирование генетической модификации сельдей разных подвидов. И дело даже не в количестве хромосом – она почти уже сообразила, как его увеличить. Проблема в программе, которая в них записана. Ну, у некоторых подвидов беломорской сельди 54 хромосомы, но ведь там записано, что нереститься они должны на литоралях Белого моря, и не на любых, а на конкретных. И что им делать в Кроноцком лимане? Прокладывать самоубийственный маршрут к нерестилищу? Как научить эти биокомпьютеры перепрограммироваться в соответствии с предлагаемыми обстоятельствами?.. И даже если пятидесятичетыреххромосомные беломорские сельди соблаговолят отнереститься в Кроноцком лимане, это вовсе не означает, что возникнет из небытия «жупановская» сельдь. Селедка – не Лазарь, а Алька – не Христос, чтобы ее воскрешать. Только сдаваться обидно: уж, наверное, Лазарь – посложнее селёдки. Даже у «жирной» беломорской сельди жирность в районе 20% – явно не «жупановская». Максимум жирности имеет тихоокеанская, значит, и искать надо здесь. Или, в крайнем случае, брать за основу при генетической модификации. В крайнем – потому что это уже не воскрешение, а сотворение, и нет никакой гарантии, что это и будет «жупановская» селедочка.

Имитационное моделирование генетической модификации – процесс очень увлекательный и требующий полного погружения. Не потому, что интеллектрон не может без человека обойтись – вполне может и обходится, – просто человеку очень интересно, что и как получается. Поэтому Алевтина и не услышала стрекотания «Стрекозы» на летном поле и веселых голосов своих коллег на крыльце.

– Й-е-и-у-у-у-а-у-е!.. – завопил Уолт, пинком распахнув дверь, ибо руки у него были заняты Лан.

Алевтина вздрогнула и обернулась на вой.

– Совсем сбрендил? – спросила она. – Чего орёшь?

– Нет, бренди я не пил! – заявил Уолт, бережно ставя Лан на пол. – Китом я серым был! Его душа поёт и всех с ней петь зовёт.

– Ну, если ты кит, то надо было не в дом ломиться, а в океан погружаться.

– О, йес! – обрадовался он идее. – Лан, пойдем поплаваем! Киты мы или не киты, в конце концов!

– Я голодна, как волк, – хмыкнула Лан. – Иди сам свой планктон цеди через усы. А мне бы мясца и побольше.

– И мне, – поддержала Аля.

– Фу, хищницы, – смеясь, осудил Уолт.

– Фи, травоядное, – презрела его Лан.

– Планктон – не трава! Позор ихтиологу-двоечнику!

– Фи, ракоядное, малышей пожираешь, – исправилась Лан.

– Кстати, о раках, – вспомнила Аля. – Я загрузила в кастрюлю крабов, надо только включить. Воду посолила! А в холодильнике буженина есть. Займитесь-ка готовкой, киты, я сейчас закончу и присоединюсь.

Алаутдин, или, как она его называла на евро-американский лад, Аладдин вышел на связь, когда они уже кончили трапезу. Душа мурлыкала в унисон с телом – очень приятный дуэт.

– Привет тебе Алеф, дочь Аллаха! – воскликнул он, имея в виду, что «алеф» – первая буква в имени Аллаха и она может принадлежать только его дочери. И ничего он не хотел знать о греческом толковании имени, означавшем нечто вроде «благонравная». Хотя искренне признавал ее благой нрав. Притом, что и он был совершенным атеистом. Аллах для него оставался великой Поэзией его народа, бессмертной его сказкой, помогающей жить и выживать в пустыне бытия. И идеалом, к которому следует стремиться не только его народу, но и человечеству, ставшему теперь единым народом. И как нет двух похожих капель, так нет в этом народе и двух похожих людей. Каждый неповторим и каждый – капелька Аллаха.

– И тебе привет, верующий в отца моего, – подыграла она другу. – Я уж думала, что не дождусь.

– Мы были там, где нет связи, – тихо сказал он.

– Я знаю, – так же тихо ответила она, глядя в глаза его голограмме. Он был очень красив – настоящий сын своего Аллаха. Бриллиант красоты арабского мужчины, который почему-то лазил по вулканам, где этот бриллиант запросто мог сгореть. Когда она высказывала ему свои опасения, Алаутдин только смеялся: поведение вулканов отслеживается в непрерывном режиме, и при малейшей опасности поступит приказ, как это по вашему – «вырвать когти»?

– Рвать когти, – хихикнув, поправила Аля.