Генри Маштоц - Фанда.Ментал

– А вы?

– Что я?

– С кем вы?

– Я один.

– Я понимаю…Ммм…Что ж, надеюсь, нам удастся еще не раз послушать этого музыканта.

– Да, но думаю, скорее это будет где-то в Детройте или Лондоне.

– Почему вы так думаете?

– Он не скоро вернется в Вену – говорят, предстоит очень длинный тур.

– Вы играете?

– К сожалению, нет. Но готов научиться, если это доставит вам удовольствие.

– Вам однозначно придется долго учиться.

– Мне чужд талант или у вас слишком взыскательный вкус?

– Скорее второе, Матиас. Но для начала удовольствие может доставить легкая прогулка. Пройдемся?

– Отличное предложение, – откликнулся Берно на приглашение.

– Скажите, вы ощущаете этот мир как единую мировую душу?

– Ох, неожиданный философский поворот.

– Если вы желаете поговорить о чем-то другом…

– …Нет, нет, что вы, это чудесный вопрос. Я бы сказал, что мир я рассматриваю и как чистую материю, и как мировую душу, как ее составляющую. Я ощущаю, что мир обладает чувствами, неким подобием характера. Он вершит суд, карает, и, конечно, обладает своей логикой в том, как развивается и живет.

– Ваши взгляды близки к платоновским. И в чем заключается кара?

– В постоянном обновлении мира, которое невозможно без жертв и трагедий. Иногда это реакция мира на нас, на нашу алчность, – поделился Берно. – А как вы думаете?

– Мне рано делать какие-либо выводы или умозаключения. Я лишь знаю, что являюсь частью мировой души, и пока мы в диалоге с ней, значит, мы можем быть полезны друг другу.

– В диалоге?

– Да. Понимаете, когда моя душа скорбит, значит, моя скорбь передается и мировой душе, хоть и соразмерно той бесконечно малой части, какую моя душа занимает, – рассудила Махсом, вглядываясь в глаза собеседника. – И когда скорбит мировая душа, я ощущаю это и на себе.

– Лишь скорбь?

– Нет, что вы! То же самое я могу сказать и про радость, тревогу и сотню других состояний души. Мировая душа выступает как некая мембрана, зеркало, посредством которого у людей связаны души, и они могут чувствовать мысли и эмоции, передаваемые из любой точки мира.

– Впечатляюще! – сдержанно произнес Берно. – Ваши глаза, они настолько умны и настолько красивы!

– Спасибо.

– Где вы учитесь? – после некоторой паузы спросил Берно.

– В техническом университете. Факультет гражданского строительства.

– Значит, пока строительство в нашем городе будет в ваших руках, я могу быть спокоен за облик моего города.

Махсом засмеялась и робко поправила волосы. Остановив шаг, она повернулась лицом к Берно.

– Даже не знаю, я так смущена от ваших хвалебных слов или от нашего знакомства?..

– Как бы то ни было ваше смущение словно тюрьма, вино и полотно Рубенса.

– Почему? – удивилась Махсом, взмахнув ресницами.

– Пленительное, пьянящее, поразительное.

– Скорее постыдное, переоцененное и… и… Не могу ничего возразить против Рубенса! Да, поразительное! – рассмеялась Махсом, заразив смехом и Берно.

– Вы прелестны. Ваше смущение и смех – все прелестно!

– Прошу, не надо. Может, нам стоит вернуться?

Берно молча кивнул. Развернувшись, они продолжили свою неспешную прогулку, наступая на свои же, все еще свежие, следы.

– Скажите, что вы любите больше? Саму мысль или ее следствие? – после недолгой паузы продолжила Махсом.

– Если мысль возбуждает приятное желание, то я благодарен за мысль, а наслаждаюсь следствием.

– Вам доподлинно известно, что эта мысль приятная? Быть может, она убивает вас или других? – подойдя чуть ближе, прошептала Махсом, отчего Берно учуял приятный запах ее духов.

– Может быть. Но я не хочу думать о других, – ответил Берно, глаза которого игриво заблестели. – Вы будете думать обо мне?

– И не только о вас. Еще и о мировой душе.

– И посылать ей через свою душу доброту и покой?

– У меня подозрения, что еще и любовь.

Махсом вглядывалась в лицо Берно огромными голубыми глазами, пленяя его с каждой секундой все сильнее и сильнее. Ее руки, до сих пор спокойно опущенные вдоль бедер, стали кокетливо теребить локоны волос. Махсом отвела взгляд и отошла в сторону.

– Мы получаем так мало света, Матиас. Мы наслаждаемся лишь крохотной частью того, что можем ощущать. Лишь бы чуточку больше желания… – многозначительно произнесла Махсом, взглядывая то на небо, то куда-то вдаль.

– Может, так и должно быть. Как с озоновым слоем, без которого мы не выжили бы, – нас поджег бы свет, убил бы радиацией.

– Вы заблуждаетесь, пытаясь найти взаимосвязь между одним и другим.

– Смею поверить вам на слово. Только кто же вы, раз уверены в вещах, которые вызывают чаще всего массу споров?

– Сокрытие должно возбуждать желание раскрытия, я полагаю? – лукаво ответила Махсом, натянуто улыбнувшись.

– Я уверен, вы это сказали, лишь из желания окутать все еще большей тайной. Хотя услышав мой вопрос, вы, могу поспорить, подумали о моем неприкрытом эгоизме, о желании насладиться ответом из любопытства. Скажем так: светом без усилий, в его естественном виде!

– Вы определенно понимаете меня, – в глазах Махсом читался нескрываемый женский интерес. Берно хотелось думать, что это легкая влюбленность.

– Я стараюсь! Хоть мои старания и ограничены короткой первой и последней встречей.

– Не стоит недооценивать его величество случай. В мире столько всего волшебного, Берно! Вы даже не представляете, насколько…

– Простите, как вы меня назвали? – прервал Берно, ощутив укол в сердце.

– Берно… О… Простите, Матиас! Так звали моего близкого друга. Я часто называю его имя, оно глубоко осело в моей памяти. Он был редким человеком, – занервничала Махсом. – Он умер от тяжелой болезни.

– Я сожалею, – выдавил Берно, ощущая легкое опьянение и некий ступор.

– С тех пор уехала и моя мать, оставив меня наедине с горем и Бахом, – засмеялась Махсом, демонстрируя не чуждое ей чувство юмора.

– Но Бах прекрасен!

– Да, я знаю. Но, к сожалению, его музыка стала не лучшей ассоциацией.

– Не сожалейте ни о чем. Живите дальше и будьте счастливы. Посмотрите, где мы находимся! Разве не это жизнь?

– Вы знаете, мой друг Берно говорил точно так же.

– Жаль, я не смогу познакомиться с ним.

– Да, жаль. Но не будем о грустном. Наши бокалы опустели.

– Подождите, я принесу сейчас еще.

– Не стоит, Матиас. Мне было очень приятно поговорить с вами, но мне пора – неожиданно отказалась Махсом, сделав несколько шагов по направлению к дворцу, но обернулась и, не прерывая шага, торжественно добавила:

– Вы потревожили мое сердце и я вас с радостью пускаю в него!

Грациозную походку Махсом несколько расшатывала влажная и неровная земля, но даже при этом она казалась порхающей. Берно почувствовал, как у него все сжалось внутри, – никого еще так сильно не хотелось отпускать.