Расселл Джонс - Люди по эту сторону. Первая книга дилогии

Все помолчали. Наверное, каждый пытался вообразить, что такого надо сделать, чтобы оказаться неспособным жить с людьми. Даже на выселках… Понятно, что. Был бы мальчишка, можно было подумать, что это какой-то пустяк. А когда взрослый – ясно, что ничего хорошего.

– Мы вам не мешаем? – обернулся ко мне смотритель. – Спать уже пора…

– Нет, ничего, – улыбнулась я из своего угла, поплотнее заворачиваясь в тонкое колючее одеяло.

– А вам не страшно? Ну, бежать там? – просила Эя.

– Страшно. Но кто-то должен.

На самом деле мне было страшно первый день, когда я только узнала о Лишнем и об облаве. С каждым дневным прогоном тревога утихала. Мне просто надоело беспокоиться, вздрагивать от каждого подозрительного шороха, трястись за свою шкуру.

Если бы за Лишним числились подтверждённые злодеяния, я бы, кто знает, всё-таки решилась бы переждать. Но когда одни лишь фантазии, бояться не получалось. Деревенские могли навоображать себе невесть что. Мне же хватало реальных проблем: следить, куда ставлю ногу, чтоб не споткнуться, не порвать ремешок сандалии, издавать достаточно шума, чтобы не застать врасплох какого-нибудь зверя, не забывать пить…

Когда я увидела на дороге перед собой одинокую мужскую фигуру, то как-то сразу поняла, кто это. Что это не смотритель, не загонщик, не странник. Но ничего не почувствовала.

Приближался вечер, небо и лес устали, всё казалось приглушённым, выцветшим. Участок дороги в этом месте был прямым, так что у меня оставалось достаточно времени, чтобы рассмотреть Лишнего, пока я приближалась к нему.

Он стоял на обочине, рядом с опорами широкого низенького моста, перекрывающего заросший камышом овражец. В любой момент был готов скрыться.

Меня он видел отлично. И мы оба понимали, что ему не нужен свидетель. Цепь загонщиков осталась у меня за спиной – значит, он просочился. Но для успешного побега ему требовалась ещё хотя бы пара часов.

У него была моя жизнь, у меня – его.

Он и впрямь выглядел странно. И чем пристальней я всматривалась, тем больше несуразностей замечала. В итоге их стало так много, что казалось: он весь из них состоит.

Та самая кожа без татуировок, поразившая молодого кузнеца. Она была кирпично-рыжего цвета – очень необычно, мне ни разу не попадалось, я а перевидала людей со всех сторон света.

Никаких украшений, ни печати на шнурке, ни самой простенькой серёжки – ничего.

Аккуратно остриженные волнистые волосы – они были до того ровные, что казались ненастоящими. Мужчины любят сложные причёски, с косами, дредами и заколками, а это было вроде бы сложно, но скучно!

Юбка была обычного вида, но носил он её слишком высоко. Как будто надел её впервые! Диковинные сандалии – как на вестника, но шнуровка ниже, и с закрытыми носами.

Во всей его позе была странность, словно он прилежно учился правильно стоять и двигаться, но всё равно получалось фальшиво.

Только глаза у него были самые обыкновенные – карие, усталые.

Он наверняка понимал, что я могу подать сигнал, сообщить о нём. И он не знал, что делать.

А я думала о том, что безумцу должно быть всё равно, что я вестница, что с наследной правкой, что меня ни в коем случае нельзя задерживать, тем более обижать. Возможно, он и не знал, что значит белый цвет моей торбы и жёлто-красная накидка.

Но не походил он на безумца! При всех своих странностях, он казался неагрессивным человеком, который не желал ни с кем ссориться. И я была для него безоружным человеком, бегущим по своим делам.

Пробегая мимо, я вежливо кивнула ему, и он кивнул в ответ.

И потом – всё то время, пока я, не оборачиваясь, бежала до станции – я ждала камня в спину, копья или дротика. Хотя никакого оружия у него в руках точно не было!

О том, кого я видела, я так никому и не рассказала.

Вечером смотритель поздравил меня с благополучным продолжением Большого Маршрута.

На следующее утро сообщили, что злополучные охотницы вернулись в добром здравии и с хорошей добычей.

Ещё через три дня облава закончилась. Они так никого и не поймали, но вряд ли особо сожалели об этом. Жертв не было, ущерба тоже.

Странный Лишний как будто испарился: никто его больше не видел.

Теперь старейшины опишут его в хрониках. Со слов свидетелей расскажут о его чудном внешнем виде и необъяснимом поведении. Поделятся своими соображениями.

Когда-нибудь напишу о нём и я. Но не скоро.

Отброшенная сетка от насекомых зацепилась одним краем за косяк дверного проёма. Это Нойань выскочила из докторского дома – и повисла на шее старшей сестры.

– Уррря! – завопила она, как школьница из младшего круга, которая пришла первой на состязаниях. – Да-да-да-дааа!

Брунга ласково погладила её по спине и выразительно посмотрела на Емъека, ждавшего внизу у крыльца.

Когда их взгляды встретились – беременность Нойани была окончательно подтверждена, а значит, пора ему в дорогу, – Емъек внезапно осознал, почему он согласился задержаться в Туманных Вздыбях. Не из-за вздыбей, конечно. Не из-за нового для себя способа вязания. Не из-за лодыжки, которая ещё побаливала после вывиха. И даже не из-за возможности зачать ребёнка с милой девушкой.

Он просто хотел видеть её сестру Брунгу, которая была старше на пять лет, у которой уже было двое, и ей было достаточно. С Брунгой, которую звали как его мать, что сразу же определило их взаимоотношения и установило между ними непреодолимую преграду. Теперь же, два месяца спустя, Емъеку уже не казалось, что это важно.

А может, напротив, важно – ведь с Нойанью его ничто не отвлекало. С отношениями плохо то, что никогда не знаешь, что будет завтра. Не то, что с отцовством: сроки известны, правила понятны.

– Пошли отмечаться, – сказала старейшина, которая уже изучала знаки, нанесённые старой Ру.

Татуировки ей понравились. И руку она узнала. «Эту мастерицу ни с кем не спутать, – призналась она. – Ей уже за восемьдесят, а ни одной ошибки!»

Детские знаки на правом предплечье начинались со скромной отметки, которая выглядела как точка с крючком. Потом указывалось, доносила ли женщина ребёнка, как прошли роды, и как закончился первый год жизни нового человека – тогда татуировка принимала окончательный вид.

Это мог быть знак качества либо клеймо брака – не на самом мужчине, но на том его свойстве, которое дано природой, и относится скорее к стихиям, чем к личным умениям. Тем не менее, это было значимо… лет до сорока.

Старейшина хранила татуировочные иглы и тушь в мешочке, расшитом бисером и камешками. «Тоже красиво, но у нас лучше», – отметил Емъек, присев у стола и вытянув правую руку.

Начинался новый этап его путешествия, и от этого было немного печально. Как будто он навсегда терял прежнего себя – себя свободного. И одинокого.