Ван Лугаль - Граду и миру

В конце концов, вопреки своим стараниям, парнишка поднял пленника. Обернувшись, человек у окна увидел, что усатый еле стоял на ногах; глаза, округлившиеся, смотрели будто сквозь стены, а руки держал он перед собой, как крыса, стоящая на задних лапах.

Ничего, не помрёт. А ведь пытался сопротивляться, чёрт, спасал своего драгоценного директора…

Но он добрый, и не стал убивать беднягу по примеру сэра М. Хотя мог, мог.

Вскоре эхо шагов стихло. Он снова поднял взгляд к небу – синему, как и прежде. Оно всегда было равнодушным к судьбам людей и не прерывало своего хода; когда он хоронил друзей, оно не прекращало лить ядовитый дождь, разъедавший трупам кожу; когда за его головой устраивали охоту, туман и снег почти не скрывали его от чужих глаз.

Здешние не так жестоки – и этим слабы. Они хотят власти, конечно же хотят, – как иначе? Но они не привыкли к отпору. Что ж, он просто показал им, что нужно всегда быть наготове. Может быть, почуяв силу, оставят его в покое. Если нет – он всегда готов дать отпор снова.

Можно доживать век в больнице.

И никакого рая не надо. В раю скучно – бело и стерильно.

Он смотрел в небо, и вдруг понял, что не в раю ему скучно. Ему скучно здесь и сейчас. Мышцы, вспомнившие, что такое движение, требовали жизни, а ум, привыкший к бесконечным битвам, требовал продолжения.

Он прошёлся по кабинету, разминая шею, руки. Во время одного из махов задел стоявшее на столе фото в рамке; резкий звон заставил невольно вздрогнуть. Увидев, что это всего лишь стекло (кстати, не разбилось), он подошёл к упавшему фото и поднял. Со снимка улыбалась вполне такая стандартная пухлощёкая красавишна. Подобные фото вечно ставят дизайнеры в декорации в обучалках. Милые вещицы призваны оживить обстановку, создать иллюзию погружения. Ты надеваешь специальные очки, оказываешься в замкнутом помещении, а далее тебе нужно понять, в чём состоит миссия, и пройти её – по типу старых компьютерных игр.

Всё это мелькнуло в его голове на долю секунды. Затем он буднично поставил рамку без стекла на стол и продолжил прохаживаться взад-вперёд – всё нетерпеливее и нетерпеливее.

Затем он в последний раз оглянулся на небо за окном и решительно зашагал по коридору, лишённому света.

Когда он вошёл в актовый зал, где были собраны выжившие, зал вздрогнул и затаился в ужасе.

Он прошёл половину расстеленной от входа к сцене красной дорожки и остановился. Странно. Несмотря на всю свою здешнюю глупость, люди должны были наброситься на него, схватить, ведь он один и враг, а их – много; но они, как забитые программы, жались к стенам и не смотрели в глаза. Может быть, их устраивает его сила?

За спиной раздался топот. Обернувшись, он понял, что это Тарри или как его – мчался во весь дух к нему, только халат нелепо вертел крыльями. Не приближаясь более, чем на семь шагов, парнишка бухнулся на колени.

– Бригада мгновенной не приедет. Я всё продумал, да, продумал! Я использовал пароль Ипполита для связи и удостоверил их, что умирающим оказывается самая квалифицированная помощь. Это было трудно, но я сделал это. Они не приедут. Не отомстят. Теперь вы точно не убьёте? Меня…

Он невольно рассмеялся – чисто и весело, показывая миру мелкие белые зубы.

– Когда это у Мэриона погибали пострадавшие и невинные?

Да вот только что, процедил внутренний голос. Процедил – и сгинул под напором уверенности: это так, лес рубят – щепки летят.

Он обвёл горделивым взглядом выживших; те – кто в замешательстве последовал примеру Тири, кто остался стоять, кто вжимался в стену и прятался под стулья.

– Ну, – произнёс он, – я навёл здесь порядок. Не бойтесь меня, ведь я принёс вам мир и справедливость. А ты, Тирик, теперь будешь тут за главного. – вошедши во вкус, он потрепал парнишку по волосам, и тот жалко улыбнулся. – И не балуй! Будь строг, но справедлив, не позволяй обижать себя и твоих людей. («А также дай мне здесь жить в покое, корми и пои, как героя-освободителя до конца дней моих» – съехидничал внутренний голос.) Слышали? – крикнул он, заглушая неприятные слова. Увидел знакомое лицо: кажется, когда-то оно ходило в кружок – и дружелюбно помахал ему; лицо заплакало и исчезло.

Тарри поднял глаза:

– Мэрион! – он невольно вздрогнул. Тарри сглотнул и продолжил: – Вы кровавая легенда, пришедшая из ниоткуда. Нет, то есть, из мира, который у нас давно забыт. И не кровавая, а справедливая. То есть, из лучшего мира, конечно! – вставил поспешно, и человеку на красной дорожке вновь захотелось рассмеяться. – Но у нас совсем другие порядки. У меня только один пароль, Ипполита, а они должны чередоваться. Определённым образом. Я не знаю, как. Через некоторое время там поймут, что здесь происходит что-то. Они всё-таки прилетят. Хотя я, конечно, приложил все усилия, чтобы не прилетели! Тогда мы не сможем удержать больницу.

– Не сможем? – удивился он. В памяти воскресли откинутая рука и пистолет с неснятым предохранителем.

– Да. Наша система несовершенна, она построена на подавлении индивидуального я! – взвизгнул паренёк. – Справедливая система вашего мира, то есть «кто действительно важнее и сильнее, тот и прав», здесь совсем не поддерживается, директора они назначают! Свободное самовыражение, героическая самоотверженность и сила, которые в ходу у вас, у нас совсем не ценятся! Когда они обнаружат, что здесь происходит, они придут, чтобы снова установить свой порядок! – парень выкрикивал фразы всё громче и громче, пока не сорвался на кашель.

Он засмеялся.

– Когда они явятся? – покровительственно спросил.

– Примерно через три дня они пришлют беспилотник, – прошептал паренёк. – Через неделю прилетит лёт.

Сцена была по левую руку, в десяти шагах – но он вдруг почувствовал себя так, будто стоит на ней, и свет софитов бьёт в лицо, и множество взглядов устремлены прямо на него. Это было странно; в последний раз он стоял на сцене, будучи подростком.

– Тогда пусть приходят. – подбородок поднялся сам, без участия мысли. Парнишка уставился круглыми глазами и захрипел:

– Но один вы не справитесь…

– Сэр, – не удержавшись, поправил он. Тут же всё тот же мерзенький голос начал роптать, но он заглушил назойливого: что ты мелешь, как с ними можно иначе! Прекрасный утопиец – а ползает, пресмыкается, жмётся по углам, рыдает! Слабый, слабый человек! А слабый должен во всё уважать сильного.

Его.

– Сэр! – с готовностью согласился этот Ринати и вновь бухнулся лбом в пол. – Научите нас… сделайте нас быть такими, как вы! Свободным!

– Сэр.

– Сэр!

Он оглянулся.

– Что-то я не вижу желающих, кроме тебя.

– Они есть, только боятся… сэр, – паренёк поднял голову, – но я соберу их и приведу вам, сэр.

– Наш человек! – воскликнул он. – Что ж, твои слова звучат правильно. Я научу, как постоять за себя. Притащи мне хороший материал, и мы отстоим твою больницу.