Ван Лугаль - Граду и миру

Щёлкнула входная дверь – это вернулся Давид.

Он, наоборот, включил все лампы, что были в доме, ослепив жену на миг. Впрочем, винить его было нельзя – не знал, что Каролина здесь. Просто ему было уютнее, когда он что-то делал, а не ждал.

Сразу сел за стол на кухне читать газету. Для человека, считавшего, что кухня – для еды, а для чтения есть кабинет, и часто напоминавшего о том же домашним, это было, как он сам говаривал, «эксцессом».

Призраком в голубом халате в дверном проёме появилась Каролина.

– Есть хочешь?

Отец семейства покачал головой, не отрывая взгляда от букв.

– Вечно ошибаются, – сказал он. – Сейчас больше, чем когда-либо. Восемь опечаток, три пунктуационные ошибки, одна орфографическая на двух третях страницы. Позор!

– Я думала, это вы выпускаете газеты. Отец, сколько себя помню, всегда на вас жалуется.

– Мы решаем и спускаем решения для того, чтобы их довели до сведения. Но хотелось бы уточнить: органы газет всегда что-то путают. Это почти традиция, как и сами газеты как орган государственного информирования.

Каролина забралась с ногами в кресло. Посмотрела в темнеющую за окном картину. Сняла со спинки плед и зябко закуталась в него.

– Не могу на работе, – произнесла она. – Мы все не можем. Скучно без детей. Без них остаются только отчёты. И сидишь, смотришь на бумаги, бумаги смотрят на тебя… а и заполнять-то их нечем.

– Не драматизируй, – муж задумчиво подпёр голову рукой. Его волос мягко, на излёте, коснулась седина. Каролина только сейчас это заметила и, застигнутая совестью врасплох, пошла в контратаку.

– Что происходит, Давид? – Каролина резко нагнулась над столом, так что лбы её и мужа соприкоснулись. – Скажи. Вы, философы, больше знаете, чем мы.

– Ничего фатального, – ответил он, улыбнувшись и легонько ткнув её лоб своим. Увидев обиженные глаза жены, поцеловал и, посерьёзнев, добавил: – Ничего фатального для истории. Всё будет так, как должно быть.

Мама Ванессы, привыкшая к иносказаниям мужа, оцепенела. Минуту ноздри её невольно раздувались, втягивая воздух; впрочем, Давид этого не замечал, вновь углубившийся в газету.

А Каролине хотелось кричать и требовать, чтобы Ванессу вернули под её опеку. Пусть муж сейчас, прямо сейчас пойдёт и издаст приказ о том, чтобы детей вернули домой!

Не стала. Ни мучить мужа, – всё равно он один сделать ничего не мог, – ни терять лицо сама. Только твёрдо произнесла:

– Тогда надо что-то с этим делать.

– Мы делаем, – спокойно отвечал Давид, не отрывая глаз от страницы. Не выдержал, достал из кармана ручку и начал что-то исправлять, – всё, что в наших силах. Мы отсматриваем старые хроники, инспектируем древнюю военную технику. Но, кажется, за прошедшие годы мы разучились… держать ухо востро, так это говорится? Мы не можем понять самой сути такого столкновения. Мы беспомощны, Каролина. Даже лучшие из нас беспомощны. Что ж, – он снова обратился к газете, – кричать и убиваться я буду потом, если будут большие потери.

Когда Гнев ушёл, он стоял ещё на крыше, глядя вниз. Ему самому сложно было сказать, о чём он думал тогда, глядя на свою тень, неровно ложившуюся на камешки площадки. Но он совершенно точно был удивлён, когда на неё бесшумно начал спускаться очередной лёт. Судя по цвету машины и красному кресту – медицинский.

В его мире такого не бывало, чтобы медики бежали на поле боя без разрешения на то победителя.

Любопытно.

Из громкоговорителя забубнил голос:

– Несанкционированное нарушение периметра.

Смерть влетел (так ему казалось, на самом деле – прохромал) в комнату надзора. За камерами сидели двое; один, который сейчас говорил в микрофон, при виде Смерти торопливо затолкал остатки бутерброда в выдвижной ящик.

– Ш-ш-што это такое? – подёргивая глазом, зашипел Смерть. Недавно провинившийся, он одновременно хотел и выслужиться перед сэром, и отыграться на подчинённых. – Я говорил: никакой еды в кабинете отсмотра за помещениями! Ш-ш-то? И проникновение за территорию? Где вы были, дегенераты?

Он сжал костистый кулак и замахнулся было, чтобы ударить сидевшего поблизости, когда тот робко ткнул жирным после еды пальцем в казённый экран:

– Мгновенная.

Смерть оцепенел. Грудь его вздымалась, не в силах вытолкнуть воздух обратно из лёгких. Подчинённый, сбитый с толку этой реакцией, торопливо продолжил, не убирая палец от экрана:

– Сэр сам разбирается. Видишь?

Смерть, скрипнув зубами, расправил кулак в ладонь и ударил парня по руке. Затем, отодвинув плечом, вцепился взглядом в изображение.

Медицинский фургон стоял на задней площадке. Рядом один человек, невысокий, тащил под мышки другого – в нём Смерть узнал упавшего с крыши товарища. «А ведь совсем о нём забыли» – мелькнула холодная и скользкая, как жаба, мысль.

Сэр направлялся прямо к спасающему и спасаемому. Развевались полы расстёгнутого пальто. Было холодно, несмотря на раннюю осень; но сэр, видимо, этого не чувствовал.

Смерть замер у экрана.

Тэму запеленговал сигнал, исходящий из больницы №112. Тэму был удивлён: он только что отправил всю группу на пересечение трасс 1616-б и 1617-а (авария 3-ей степени), и сигнал должен был быть автоматически переброшен на другую медстанцию. А затем диспетчер вовсе был шокирован, когда понял, что это – та самая зона, которую с утра объявили зоной отчуждения. «Ни при каких обстоятельствах не посещать эту зону» – гласила инструкция; с другой стороны, их станция – единственная близкая к этой зоне. А там, судя по сигналам, идущим с датчика (какие вживлены в каждого рождённого на Земле), умирает человек, а жизнь человека – важнее всего.

Тэму грыз себя минут семь. Потом решил, что если быстро и тихонько слетает и заберёт беднягу, ничего страшного не случится. В конце концов, где был бы его сын, если бы коллега из другой станции не прилетел вовремя и не спас незадачливого купальщика?

Тэму дал прошение на спасение человека в отчуждённой зоне и, не дожидаясь ответного сигнала, заскочил в запасную машину. Выгнал роботов: лететь надо срочно, значит – уменьшить вес. С одним человеком он и один справится, даже если в лепёшку гравилётом скатали, – а Тэму видел такое не раз. Портативный восстановитель в руки – и вперёд, выручать беднягу.

Главное – успеть в течение часа. Чем дольше длится смерть – тем ниже вероятность спасти.

Прилетел, не давая пеленгов: мало ли, почему запретили лететь в эту зону. Тихо спустился на площадку, откуда шёл сигнал – юркий медицинский лёт мог втиснуться почти где угодно. Парень лежал, неестественно вывернув руку; кажется, упал с большой высоты, скорее всего (Тэму быстро огляделся) с крыши. Повезло – перелом закрытый; возможно, ушиб внутренних органов, перелом пары рёбер. С такой высоты – считай, ничего; более того, молодой человек спал, что Тему снова несказанно удивило.