Лебедев Andrew - Царствие Снегиря

Перед тем как лезть, намазал рожу сажей, как на курсах учили, да плащ-накидку тоже изрядно в саже с солидолом повалял. А на перекрытия бывшего сборочного цеха, на то, что осталось от этих перекрытий, послал штатного ротного снайпера – ефрейтора Аничкина. Сказал ему и показал, куда сам полезет, и наказал, следить за немцем, и если фрица засечет – то прикрывать огнем…

Вообще, тут говорили, что у немцев все снайперы не из солдат и фельдфебелей или унтеров, а из самых натуральных офицеров! Правда, что ли? Небось врут.

Лезть в переднюю траншею днем – не было никакой реальной возможности. Вся местность прекрасно просматривалась с немецкой стороны, и стоило нашим произвести какое – либо движение, как фриц сразу начинал бросать мины из маленьких тридцати семи миллиметровых минометов, что у них были в каждом взводе, а то и начинали бить из реактивных "ванюш", а это – не приведи Господи! Поэтому, чтобы днем оказаться в траншее, лезть туда надо было еще ночью, до рассвета.

Покурив, да сунув в карманы несколько кусков сахара, чтоб там на передке жрать не хотелось – полез… Полез, пополз, где перекатываясь, где на карачках, а где и на брюхе – по пластунски. Минут двадцать полз. Ничего немцы не заметили. Так только, для порядка пару раз из пулемета на дурака трассерами пальнули, и все.

Приполз Колька в траншею, плюхнулся на дно, и лежит – отдыхает.

Вдруг, шум спереди. Вроде как ползет кто, дышит так тяжело – тяжело. Колька пистолет из кармана достал и большим пальцем взвел курок. Патрон-то давно в стволе! Ждет, затаился. Вдруг. Перед самой траншеей перешептывание, да вроде по-русски…

Их там двое или трое ползет – не видать. Колька шепчет, – кто идет? А оттуда, – не дрейфь, паря, свои, языка тащим! И вваливаются в траншею четверо.

Лиц не видать – темень египетская! Когда отдышались, спрашивают, – ты кто? Мы когда к немцу утром ползли, тебя тут не было. А Колька и отвечает, я мол – снайпера выслеживаю, рассвета здесь жду. А они – трое разведчиков, кроме немца связанного – они оказываются из соседнего штрафного. "За орденами" на немецкий передок лазали. Им начальство обещало, кто языка притащит, тому амнистию…

Посидели разведчики три минуты, и полезли дальше. Сперва двое, которые немца за ремни тащили через бруствер перевалились, а третий – ихний командир, что все молчал, тот задержался… И когда те, с немцем на буксире вроде как отползли, вдруг достал из сапога финку, острейшую как золингеновская бритва – воровскую самоделку из разогнутого шведского подшипника, и полоснул Кольке по горлу.

– Одинцов! – это было последнее, что мелькнуло в Колькином угасающем сознании.

Шар заглючило.

Олег хотел было как всегда – по привычке слетать с утра в Бразилию на облюбованный пустынный пляж – побегать голяком по ослепительно белому песку, помахать руками-ногами в бестолковой только самому ему ведомой утренней гимнастике, проткнуть с разбегу упругий изгиб прибойной волны, нырнув потом и насколько хватит дыхания, проплыть возле самого дна… Но шар не двинулся с места.

Стандартная клавиатура все так же лежала у Олега на коленях, а на экране огромного во всю стену кабинета, заменявшего в подводных и космических путешествиях иллюминатор, светилась снежная пустота.

"Снег", – как говорили специалисты-телевизионщики в случаях, когда на антенну не поступало сигнала.

– Что это? – содрогнувшись, подумал Олег, – неужели это уже конец?

Он знал, что рано или поздно, это обязательно произойдет.

Но чтобы так скоро!

Ведь ничего еще не успел.

Ведь мир еще не переустроен по его замыслу.

И он еще не сделал и четверти задуманного…

Наверное, и Петр Великий, мучительно умирая от воспаления простаты, так же возмущался несправедливой краткости отпущенного ему момента.

– Ничего не успел!

Олег попробовал еще раз мысленно приказать шару подняться над землей и лететь…

Ну не в Бразилию, так хотя бы в Москву – на Красную что-ли площадь…

Нет.

Ноль эмоций.

Пробежал пальчиками по клавиатуре.

Снег.

Снег на экране.

И в динамиках – тишина.

Но утешало хотябы то, пока, обстоятельство, что он ВСЕ ЕЩЕ В КАБИНЕТЕ СВОЕГО

Он все еще в том самом кабинете, каким он сконструировал его еще в первые дни великого своего проникновения в СВЯТАЯ СВЯТЫХ.

Все так же сидел он пока в том самом кожаном капитанском кресле, еще в первые счастливые денечки подсмотренном в одном из каталогов самой дорогой офисной мебели.

Все так же окружали его, ставшие уже привычно не замечаемыми – некогда любимые вещи – бронзовые и фарфоровые статуэтки, картины, коллекции монет, пистолеты, шпаги, мечи, доспехи…

В первые дни…

В первые дни, когда он только обрел единение с шаром, он ненасытно хватал все это обилие раритетов.

Картины Моне и Сезанна. Мейсонский фарфор. Серебряные кофейные сервизы от Фаберже.

И оружие!

Ах, как он набросился на собирание оружия!

Мама в детстве неохотно пестики ему покупала.

Вот и дорвался.

И германские автоматы – эм-пэ 39-40, и шторм-геверы эм-пэ 44, и вальтеры пэ-38, и знаменитые "восьмерки" – парабеллум, и кольты всех сортов, и беретты, и глоки, и смиты с вессонами…

А мечи!

Тут у него были и любимые самурайские, и арабские – времен испано-португальской конкисты, и мечи Карла Великого, и Ричарда Львиное Сердце и Готфрида Лотарингского герцога Бульонского…

Все это мальчишеское богатство было теперь в беспорядке разбросано по ворсу персидских ковров и свалено в дальнем углу огромного кабинета. Наигрался.

А по-перву, каких восторгов ему стоила стрельба из вальтера! Или из эм-пэшки – по бутылкам, наспех расставленным на скалистом морском берегу.

Он и Анюту научил здесь стрелять.

Она двумя руками поднимала тяжелый вальтер на уровень прищуренных глаз, а он – обнимая ее сзади, придерживал и поправлял, когда она мазала в очередной раз…

А потом они бегали по пляжу.

Отхлебывая из горлышка – обжигающе горькое виски…

И хохотали. И толкали друг дружку, догоняя, и катались обнявшись по горячему песку.

И распугивали глупых чаек, когда очередная бутылка с пятого или шестнадцатого бестолково-пьяного выстрела наконец то разлеталась в мелкую стеклянную пыль…

И как они любовались на уходящее под воду солнце…

Солнце, ныряющее в океан. Под линию горизонта…

Еще раз ткнул пальцем в клавиатуру.

Ноль.

Не марш па.

Ноу риплай.

Бензин-капут!

Олег поднялся из кресла и подойдя к любимому кожаному дивану, рухнул мордой в подушки.

Что?

Что теперь?

Как говорил Гумилев?

Альт-контр-делит?

Может и правда?

Просто – заглючило?

И пройдет?

Он лежал лицом в подушку, но чувствовал, что в кабинете он не один…