Александр Зарубин - Культурные особенности. I. Отпуск на «Счастье»

За частоколом, у плетёной стены – весы. Старые механические весы, на которые женщины по очереди вытряхивали сбор из корзины. Зелёные, нежные листья тари крутились в воздухе с тихим шелестом ссыпаясь из корзин на заржавленный лоток а с него – в мешки с непонятными надписями. Кружились, просыпались мимо, на землю. Под ноги двум типам, лениво надзирающим за процессом. Эмми вначале обрадовалась когда увидела их – в отличие от татуированных, холодных как статуи воинов, эти были похожи на людей. Цивилизованных, в смысле. Тоже босые, но в человеческой одежде, без лент и бахромы. Фабричные рубашки и шорты, широкие шляпы с загнутыми полями. Мощные руки и лица – чистые, без татуировок. Широкие, скрытые почти полностью за чёрными стёклами солнцезащитных очков. Один повернул к ней голову, посмотрел – лениво, нехотя. Эмми вдруг вздрогнула опустила глаза. Поспешно, под этим взглядом ей почему-то захотелось стать очень-очень маленькой и незаметной. Из-за спины – сухой, отрывистый лязг. Затвор винтовки. Воин – тот самый – перекинул ствол с плеча на плечо, как бы случайно задел железом о дерево. И получил длинный, певучий разнос от старшего.

«Очкастый» видя это все усмехнулся и сплюнул под ноги – зелёным от сока тари плевком. Ухмыльнулся, ощерив рот в похабной ухмылке. На поясе у него – новёхонький, с матовым длинным стволом пистолет и нож – длинный широкий клинок. Зазубренное, изрядно побывавшее в деле мачете. Ворота захлопнулись с протяжным, пронзительным скрипом. Эмми аккуратно шагнула назад. Потом еще, за спины других, подальше от этих парней в очках. Татуированные воины остались снаружи. А внутри – Эмме внутри оставалось вжимать голову в плечи и смотреть в пол – так, чтобы взгляд из под чёрных очков скользнул мимо.

Эмме повезло. Скользнул мимо.

На крайнюю в очереди. Схватили без лишних слов, вытащили и увели. Недалеко, за ближайшую загородку. И, судя по долетевшему оттуда через миг отчаянному крику – дикарке сильно не повезло.

– Кто это? – прошептала Эмма, и только потом сообразила, что понимать тут некому. Но соседка по очереди поняла. Почему-то. И показала – знаками, но выразительно. Ребром ладони – на горло, потом на землю. Потом, пошевелила пальцами, будто ходит кто…

– Ходячие мертвецы, – и впрямь похожи. Бледной кожей, очками, за которыми не видно глаз. Только, судя по плачу и крикам из-за стены – вполне живые.

А еще Эмми поняла, что зелёных, нежных листьев тари здесь завались, а значит надежды, что эти двое устанут да спать завалятся нет. А ночь длинна, и краденный нож не поможет, нет здесь темноты коридоров, плохо закреплённых кожухов, пульсирующих лиловым светом энерговодов, нечему взрываться и гореть. Оставалось держать голову ниже и надеяться… Странная тварь – надежда, даже корабельной торпедой ее не убить…

**

Пока тяжело урчащая двигателем бэха медленно и осторожно протискивалась сквозь лес – могучие, перевитые узлами зеленых веток стволы стояли густо – план в голове у Эрвина почти сложился. Простой, как прикрученный к борту лом из нержавеющей стали и столь же надежный – в теории. Довезти девчонок до базы – бросать как-то страшно, а дома можно сдать Ирине Строговой под команду, не забалуют, да и готовить будет кому. Не самой же Ирке кашу варить, в самом деле. Кое-кому из команды взять и набить превентивно морду, а потом сесть и расшифровать запись с переводчика. Выяснить в чем вождь его наколол. Наколол обязательно – просто обязан с такой-то рожей. А потом – наказать. Собрать парней с базы и съездить в деревню ещё раз. И аргументы с собой прихватить соответствующие

«То есть, не аргументы, – загрустил Эрвин, вспомнив, что тяжёлый МК-45 „Аргумент“ сдан Пегги под роспись во избежание экологической катастрофы, – К таким ходить с „добром“ надо. Вроде бы лежало где, на складе с флотским имуществом. Всё посерьёзнее, чем антикварный пулемёт»

Бэху тряхнуло, заскрипело и треснуло дерево под колесом. Эрвин выругался про себя, выкрутил руль. Пьяный ДаКоста в углу повернулся и захрапел, девчонки в кузове – заохали, залопотали. На своём, мелодичном и звонком, но непонятном, от слова совсем. Сидят, косятся на Эрвина. Старшая, высокая и прямая, освоилась уже, сидит вполне по хозяйски. Развернулась, смотрит уже не таясь, золотые, кошачьи глаза – лукавы и веселы. Та что потоньше да миловидней – Лиианна, вроде, или как там её – пристроилась рядом, к Эрвину в пол-оборота, смотрит через плечо – сердито и зло блестят глаза из под чёлки. Жаль, фигура у неё – загляденье. Тонкая, гибкая – струной. И перья в чёрных, как ад волосах – блестят алым, переливаются. Бэху тряхнуло ещё раз, движок взвыл, скорость упала. Забурлила, брызнула фонтаном из-под колес вода. Река. Жёлтая широкая река медленно катила волны, поперек их курса.

«А где река – там и море», – подумал Эрвин, переключил двигатели и загнал машину в ленивый, мутный от ила поток. Затарахтел водомёт, бэха качнулась и поплыла, обгоняя щепки и упавшую в воду листву. Девчонки замолкли, подвинулись ближе друг к другу, косясь на вековые стволы и торчащие прямо из воды зелёные, мшистые корни. Ветви смыкались над головой – низким, словно коридор, сводом. Алые цветы тари яркими пятнами свисали с тонких лиан над головой, раскрывались, поворачивая на звук мотора лепестки-пасти. Река раздалась на два рукава, потом ещё на два – Эрвин чуть приглушил движок, не зная, куда свернуть в этом царстве затхлой, зеленой воды, мха и неяркого света. Сзади – тихо, даже мелкая перестала галдеть. Лишь стучал на малых оборотах движок, да – в такт ему, механически, густо звенели из леса цикады. Как – то стало не по себе. Даже воздух c трудом скользил в лёгкие – неподвижный, густой и влажный – хоть выжимай. Эрвин протянул руку, покопался в приборной панели, повернул рычажок. Приемник засипел, свистнул и запел под переливы гитары…

– Shootgun boogy…

– all i need, is one shoot, – прохрипело под ухом. Вдруг. Эрвин аж вздрогнул. ДаКоста, гад, очнулся и подпел, хриплым, глухим с похмелья голосом. Приподнялся, встряхнулся. Увидел девчонок на корме. И сразу – улыбка до ушей, аж торчат из под губ жёлтые, длинные зубы. Шатнулся. Лиианна фыркнула, подняв губы – сердито и зло. Эрвин не сдержался, дал матросу по шее. От всей души. Приёмник тренькнул, свистнул и замолчал.

И вдруг рядом, в протоке – забулькала, взбухла, пошла кругами вода. Будто там, под зелёной тиной проснулось что-то большое. Эрвин поёжился, поняв что рулить он ещё может, а вот стрелять некому – ДаКоста опять вырубился, гад. Зелёный мох перед глазами закачался. Повеяло солью. И ветром. Слева, чуть-чуть. Вода забурлила опять – уже ближе. Эрвин дал газ, выворачивая бэху туда, откуда ветерок нёс свежесть и шум прибоя. Сзади – протяжный, певучий крик. Эрвин едва успел пригнуть голову – сплетённые, низко висящие ветви, пролетели над головой, едва не чиркнув корой по макушке. В глаза ударил свет – багровый закатный луч, ослепительно яркий после зелёного полумрака дельты. И тягучий, размеренный рёв, плеск и шорох катаемой прибоем гальки. Бэха, едва касаясь днищем воды, под гул и скрежет, пролетела устье реки и с маха зарылась носом в волны прибоя. Волна закружила, подхватила бэху под днище, закачала и понесла Брызнуло, омыло лицо кипящей солёной пеной. И закат. Багрово-алое, круглое солнце уходило в волну, расплёскивая полосы света по черной воде. Девушки сзади заговорили – разом. Пойманной птицей, звенели и пели в тон голоса. Эрвин расстроился вдруг – невольно ждал в небе яркого, трепещущего полота радуги. Той, что дало имя его родной планете. Но Семицветье осталась далеко. Бэха зарылась носом в волну, хлебнула воды, поднялась, вспарывая волнорезом багровый полукруг местного солнца.