Александр Зарубин - Культурные особенности. I. Отпуск на «Счастье»

Ирина махнула рукой. Эрвину, в стиле – ну что с вами, обалдуями недисциплинированными делать. Потом – туземкам: пошли, мол. Покажу куда.

И все четверо пошли. Маар, правда, пришлось отрывать от рогатого Чарли. А Эрвин остановился, поглядел им вслед, прикидывая, что раз информационной сети еще нет, надо идти к следующему пункту плана. То есть, к превентивной чистке флотских морд, чтоб не думали лишнего.

– Пегги надо будет сказать, И к парням с реакторного зайти, чтоб руки при себе держали..

Это ДаКоста подошел. Эрвин усмехнулся – похоже, они с матросом в одну сторону думают. Хлопнула пробка, в ночном воздухе поплыл тонкий, пряный аромат. Тросниковая туземная бутылка. ДаКоста поднес было горлышко к губам, потом на миг замялся:

– Слушай, брат, а какой сегодня день?

– Вроде, суббота.

– Ну, тогда, For our Wives and Sweethearts, (за жен и любимых – традиционный субботний тост королевского флота)

И поднял к горлу бутыль. Традиционный флотский тост.

– and may they never meet (и пусть не встречаются), – по традиции ответил Эрвин и отхлебнул в свой черед, глядя как Ирина с черноглазой Мией, Лиианной и малышкой Маар идут к сияющему мягким светом дому. Судя по жестам, три девушки уже общались вовсю, и языковой барьер помехой им не был.

Миа, неприкаянная дочь Туманного леса

Когда зверь железный в реку нырнул – испугалась я не на шутку. Думала, вверх по течению повернём, к городку крестовых. Была я там – безопасно, скучно, дома каменные, кресты вокруг да слова в ушах непонятные. Только и радость, что поют красиво. Только мы не туда повернули, а вниз. В дельту, в пасть тварям речным. Наши туда не ходят, а кто ходит – те не возвращаются. Маар – мелкую дома ещё пугали, чтобы лучше спала. «Не ложись, де, на бочок». А теперь мы и сами перетрусили. Но обошлось, зря твари речной водой булькали да к нам жвалы тянули – крестовый воин им не по зубам оказался. Орёл. И сам – орел и машина его рычащая, ладная. Ой, и звонкий же рык у нее. Грозный, да стройный, уверенный я аж заслушалась. А потом мы на море вышли, она под нами и лодкой обернулась, опять зарычала да поплыла. Куда – не знаем, вода чёрная за бортом бурлит, на небе закат огнём плещет, звезды над головой мерцают да в ожерелье богини складываются. И – гляжу – крестовый паренёк впереди на небо косится, да голову в плечи вжимает. Невольно, но явственно. И лицо у него – в стекло хитрое видно – белое все. Лиианна нос кривит да посмеивается, а я смотрю и от страха холодею… Ошиблась я, не крестовый это. С небесного корабля человек, слышала я – это они звёзд и неба боятся.

– Как так? – Лиианна спрашивает. Не верится ей. Как бояться, если оттуда пришли, едва ли не руками звезды щупали? Вон корабль их в небе висит, жёлтым светом горит, невесть как с богиней ночною не сталкивается.

Паренёк на носу оборачивается на нас, смотрит. Глаза большие – видно, не понимает он нас, просто голоса слушает.

– Да так, – отвечаю Лиианне я, – слышала я про корабль тот: ящик то железный без дверей, без окон. Крестовый бог туда своих людей запихивает, в небо швыряет – себя славить, слова непонятные по миру разносить. А может, на богиню ночную взъелся, с неба сбить хочет, ожерелье звездное рассыпать – кто их, богов этих знает, зачем дерутся и чего не поделили они.

Говорю, подружек успокаиваю, а у самой руки трясутся. Ой, плохо мне. Звёздные – они такие, в ящике по небу лететь – с умом расстаться недолго.

Как бы ни пришлось нам с Лиианной обратно, к вождю в лапы бежать.

Но обошлось.

Уберёг великий предок, обошлось. Оклемался парень, собрался, зверя своего железного по воде погнал. Ведёт, зверь ревет, парень вперёд смотрит, ветер в лицо – лишь пена летит, да волосы развеваются. Видно, не паренёк уже – воин, не хуже наших, цацками увешанных. Абы кто дракона не убьет. А Лиианна-чертовка ещё и перо с волос на воду уронила – достал. Он, да приятель его мелкий, он еще чуть не убился при этом. У меня аж сердце заколотилось, а Лиианна знай себе, фырчит под нос.

А там мы и до берега доплыли. На дом звёздный посмотрели, из пузырей сверкающих сделанный, на чудо морское, к рукам приученное, да на машины странные – я от удивления и забыла, что бояться надо. И правильно сделала – встретили там нас хорошо. Может случайно совпало, может великий предок подсобил – но как раз к ужину прибыли. Огонь горит, котлы булькают, женщины звёздные вокруг суетятся, и тут мы. Вовремя, чтобы показать, как Ур-раковину от скорлупы чистить, да в котле варить. Вкусная штука, если уметь. А я, слава предку – в этот раз не великому, папе моему – умею. И Лиианна умеет, хоть и хуже, чем я. А звёздные не умели, да теперь научились. Хоть и без языка, на одних жестах – но не глупые они там, поняли, что к чему. Освоились и мы заодно, огляделись и на чужих людей посмотрели.

Люди, как люди, хорошие. Высокие, низкие, кто бритый, кто с бородой. Одёжка простая – наши вояки морды бы покривили – да удобная. А кожа на лицах тёмная, мутная, в складках вся – густых, что татуировка наша, только без смысла. И вечно красные глаза – видать плохо им там, наверху, в железной коробке. Я бы, наверное, вообще померла. На шум и старшая звёздных пришла – тоже девка, только в железе. Видно, что воин и мужики её слушаются. Лиианна когда её, в броню закованную, увидела – опять фыркнула под нос, совсем по кошачьи, да сказала, что у звёздных ум от тряски поехал, когда бог крестовый их ящик в небо швырял. Где это видано, мол. А я ещё подумала – хорошо бы нашу деревню так запустить, может у вождя и его своры ум от тряски на место встанет. Поговорили мы. Немного, по-нашему, по-человечески она едва десяток слов знала, а я по-ихнему и того меньше. Так что руками помахали и разошлись.

А там и ур-раковина в котле созрела, над деревьями запах поплыл – острый, вкусный, аж в животе заурчало. Ужин подоспел. И парень светловолосый, что нас от деревни вёз, обнаружился – подошёл, есть позвал. По чину, вежливо, как полагается. На пальцах, конечно, на нашем он вообще ничего не умел. Но руками махал забавно, грех отказаться. Огонь горит, люди вокруг сидят – не как мы, без порядка. Сидят, ур-раковину в пальцах щёлкают, едят, нахваливают. А там и брага привезённая подоспела. Выпили они по одной, потом следующую…

Огонь на камнях горит, дрова смолою трещат, языки пламени под ветром трепещут и гнутся. А песни у звёздных – длинные, тягучие, звук за звуком плывёт, на руладах – звенит ручейком, с ветром ночным перекликается.

***

– Нас извлекут из-под обломков… – песня плыла над лагерем, тягучая, протяжная песня нижних отсеков. Народ вокруг Эрвина опьянел – резко, как-то сразу и вдруг. В шуме ветра тонули негромкие голоса, стук стаканов и ложек. Огонь плясал тенями на грубых, усталых лицах. Парни с реакторного сидели перед огнём в кружок, вытягивая грубыми голосами свою тоскливую бесконечную песню.