Т. Волшаник - Остановка на пути домой

Рохан вышел из зала и направился к рабочей комнате командира, которую тот называл своим кабинетом и которая представляла собой довольно-таки странное для современного корабля место. Две стены там были вполне обыкновенные, с выведенными на них необходимыми мониторами и панелями управления, а на двух других висели настоящие бумажные карты звездного неба. Перед мониторами, как положено, имелся длинный рабочий стол, перед ним, как и положено, стул, неизменно повернутый к столу и к мониторам спинкой.

Посередине же располагался настоящий деревянный стол с резными ножками и резной окантовкой столешницы. Рохан не решался даже думать, сколько лет могло быть этому столу. Он казался таким прочным, как будто дерево впитало в себя связующий раствор столетий и приобрело крепость самого времени. Его поверхность хранила на себе несомненные отметины долгой службы – царапины, вмятины, и ни одна из них не казалась чужеродной причудливому витому орнаменту. Скорее, наоборот – без них узор был бы слишком правилен, слишком чист, слишком однообразен.

Когда корабль готовился к очередному вылету на Земле, его обязательно посещал мастер – старик, едва ли не столь же древний, как и сам стол. Руки его были почти такого же цвета, как поверхность стола, но если дереву время придало гладкость и матовый блеск, то руки человека стали сухими и шершавыми, как будто за годы работы их жизненная влага постепенно перетекала в древесину. Командир неизменно встречал мастера еще на земле и сам провожал к кабинету. На своем неторопливом пути они вели беседу об общих знакомых и о тех, кого мастер никак не мог знать, но о ком всегда осведомлялся с искренним интересом. Он останавливал каждого встреченного члена экипажа, спрашивая о его родных и друзьях, кого тоже не мог знать и о ком слышал раз в несколько лет, и ни разу не ошибся в имени или обстоятельствах чужой жизни. Рохан поражался этой способности. «Просто его жизнь бедна впечатлениями – все дерево и дерево, вот и помнит много», – объяснял Рохан сам себе – и никогда до конца не верил этому объяснению. Потом мастер надолго оставался в кабинете наедине со столом, и весь экипаж был уверен, что ничего он там не делает, а просто беседует со столом о людях, когда-то сиживавших за ним, и слушает рассказы стола о них самих, его теперешних гостях.

Рохан довольно быстро нашел столу вполне практическое применение. Если ему очень нужно было сосредоточиться и обдумать что-то прямо во время совещания, которые часто проводились тут, в кабинете командира, он начинал разглядывать лепестки и розетки резного узора. Разговоры как будто стихали, превращаясь в монотонный фон, зато работа глаза совсем не мешала работе мысли. Наверное, и командир, оставаясь здесь один со своим молчаливым помощником, так же погружался в изучение бесконечных бороздок на темной покрытой временем поверхности, а в его голове, может быть даже незаметно для него самого, складывались нужные решения.

Часто на столе обнаруживалась старая, еще бумажная книга. В книгу всегда была вложена закладка, которая перемещалась по обрезу – но не в одном направлении, а как попало. Рохан набрался как-то смелости, и спросил, зачем командиру нужны такие книги.

– Я с ними советуюсь, – сказал тогда командир.

– Но вы же их, наверное, наизусть знаете, – удивился Рохан. – Что они могут сказать вам нового?

– Знаешь, тех людей, с которыми я обычно советуюсь, я знаю почти как книги – если не наизусть, то очень близко к тексту, – ответил командир. – И они почти никогда не говорят мне ничего нового. Но ведь люди и советуются вовсе не для того, чтобы услышать новое. И даже не для того, чтобы услышать совет.

Тогда Рохан не понял, что имел в виду командир. Смысл его слов начал проясняться только после того, как тот стал звать советоваться самого Рохана.

***

Когда Рохан подошел к кабинету, командир еще оставался в зале. Он зашел внутрь – кабинет был открыт для всех почти всегда – и устроился в одном из кресел возле стола. Радостное предвкушение беседы настроило его на иронический лад по отношению к самому себе. Он вспомнил, как командир пригласил его сюда в первый раз.

Это была четвертая экспедиция Рохана под его началом и уже второй раз Рохан отправлялся в неё в качестве старшего помощника миссии. Фактически, второго по значимости члена команды. Его разговорам с командиром, совещаниям и дружеским беседам с экипажем давно был потерян счёт, и, казалось бы, подобное приглашение не должно было вызвать никакого напряжения. Но Рохан почему – то пришел в состояние такого волнения, какого не испытывал ни перед одним экзаменом. Что-то было в слове ли, в интонации, что Рохан понял: это будет не обычное обсуждение текущих дел. Это будет разговор на равных.

Рохан умел ценить себя, и еще больше – других, и честно отдавал себе отчёт, что он пока весьма далек от уровня командира. А тот сам поставил Рохана на одну ступеньку с собой. Надо было соответствовать. И Рохан так напряженно старался соответствовать, старался быть готовым высказать своё мнение едва ли не по каждому слову, что, выйдя за дверь, понял – он не помнит ровно ничего из того, о чём шла речь. А командир, казалось, и не собирался интересоваться его мнением, не задал ни одного вопроса, требовавшего хоть сколько-нибудь внятного ответа, только то и дело повторял: «Так, ведь?», на что Рохан кивал или говорил: «Так», потому что действительно было так. В конце разговора он с удивлением услышал: «Спасибо. Мне было важно знать твое мнение», и, хотя даже намека ни на одну его мысль не прозвучало, тон командира усыпил бдительность Рохана, успокоил самолюбие и оставил в уверенности, что посоветовались они продуктивно.

Спустя какое-то время эти беседы стали будто бы даже слегка тяготить Рохана. Командир действительно не говорил почти ничего нового, чего бы – пусть и вскользь – он не касался прежде, или чего не было понятно и без всяких слов. Он пространно и вдумчиво описывал ситуацию, которую и так все знали. Несколько раз Рохан терял терпение и торопил разговор, привычно говоря «это понятно». Командир на это неизменно повторял: «Слово должно быть сказано. Слова дают власть над вещами. То, для чего не найдено слово, столь же эфемерно, как твои мысли».

Тогда Рохан вовсе не считал свои мысли эфемерными. Но он тоже начал искать слова. Теперь, когда ему казалось, что в голову пришла особенно удачная идея, он поверял её словами, удивляясь иногда, в какую ерунду или банальность она превращается. А через некоторое время поймал себя на том, что подсознательно подыскивает себе собственную «жертву», с которой мог бы «советоваться», или, если хотите, проверять свои мысли «на звук».