Николай Грицай - Хронос

Лейтенант Грин устал от этой парочки. Едва сдерживаясь, он почти прекратил всякое общение с убитыми горем родителями.

– Повторяю еще раз, – вам нечего бояться. Несмотря на то что мы не сможем применить автоматический поиск вашего сына, мы применим те методы, что применялись многие столетия. А уж они проверены временем!

– Какие методы? – испугался Сэм. – В Метрополисе где 250 миллионов жителей? Легче тогда уж на ощупь пальцами отыскать неправильный атом в металлическом бруске!

– Двести семьдесят пять… уже, – с горечью уточнила численность населения Эмма, смотря вниз. Присутствие духа окончательно покинуло ее. Еще немного, и она должна будет присоединится к тем извергам, что потеряв ребенка, сидят и пускают друг другу улыбки. То есть к Эсперсонам.

– Заклинаю вас старым временем, – вскрикнул старик в плаще в конце очереди, – нельзя ли побыстрее?

Он уже оформил заявление за этим столом, и теперь получив запрос, оплатил его, неся подтверждение обратно к полицейскому. Естественно, ему для этого нужно было выстоять в очереди во второй раз, в которой ему ну никак не хотели уступать место даже не пять «секунд» (и такое слово не подействовало). Дивно было наблюдать такие старинные рудименты бюрократии в великолепном и чрезвычайно укомплектованном здании полицейского отделения.

– Прошу вас, прошу! Сделайте все возможное, чтобы найти его… Пожалуйста! – взмолилась Эмма, когда ее попросили покинуть стол ибо все формальности были соблюдены. Она медлила, поднимаясь будто в замедленной съемке. – Он у нас единственный… это так. Другого уже не сможем.

Сэм покраснел и, извиняясь, оттащил супругу от стола на радость ожидающим. Еще немного и она совсем бы наговорила много лишнего. Выйдя из-за стола, она изменилась, и придя в страшное уныние, поплелась на выход из кабинета суперинтенданта, который, к слову, так и не явился.

Уже у дверей их догнал Грин, и сделав хмурое и серьезное лицо, сказал:

– Не нужно было убиваться – мы действительно относимся ко всем делам с необходимым вниманием. Ничего не оставляем…

– И каков же процент найденных? – осведомился Сэм. Эмма, кажется, не могла говорить. От вопроса, лейтенант замер и обдумал ответ, отчего он вышел зализанным и банальным.

– Много случаев положительных!

– Этого мало, – заключил Сэм. Грин не стал возражать.

– Хоть что-то в таком потоке… сколько вы сказали население? Вы, кажется, лучше осведомлены… Послушайте, у меня таких случаев уже двести штук!

– Людей, молодой человек, людей! – поправила Эмма.

– Вот именно. И чтобы бумажки стали людьми, нужно внимание, и никак не причитания. Каждый из них, – Грин качнул головой в волнующуюся очередь, – жаждут не меньшего внимания к ним. В общем, я уже сказал о своем отношении. Ждите! Обычно к вечеру, когда закончится прием заявок, мы отправляем данные и к утру первые сведения появляются. Запомните – мы, действительно работаем, не то что…

Он ушел не договорив, имея в виду скучающих операторов поисковиков, а в голове у Эммы только лишь слово «утро» стояло. Да это же целая вечность – время до утра! Пришлось чете Митчеллов присоединится к Эсперсонам, благо на стулья правительство не поскупилось, будто ожидая что в отделе розысков будет много посетителей. Усадив жену, Сэм помчался платить, а затем стоять в очереди, или проталкиваться сквозь нее, чтобы отдать квитанцию.

Когда Сэм и Эмма вышли из кабинета суперинтенданта, то сразу не заметили что рядом с Эсперсонами уже сидел пожилой мужчина, в строгом черном костюме, лишь рубашка воротником-стойкой виднелась из-под него. Коротко стриженный, прилично седой, с большим носом и елейными глазами, он что-то говорил своим соседям по стульям. Те слушали очень невнимательно и несерьезно. Но священник, а что это был именно он, сомнений не могло возникнуть, еще не знал, с кем связался. Хотя когда Эмма присела рядом, усаживаемая Сэмом, то невольно услышав разговор устами Церкви с соседями, поняла что святой отец близок к осознанию линии жизни выпавших ему на вечер людей.

– Ну хорошо! – вдруг, невзначай приосанился Якобс и повернулся резко к священнику, что именовал себя Мюнихом. – Чем вы можете помочь нашему сыну, и уж тем боле нам? Мы-то вовсе не нуждаемся в помощи. Мы сыты и в тепле… А он? Где, кто знает что с ним?

– Кому как не нам искать и приводить заблудшие души? – разразился тирадой отче, но очень скромно и серьезно. – Но только те, что с нами рядом. Ведь мы такие же люди как и вы. Не больше, ни меньше. Далекие души под покровительством господа нашего всенаходящегося и вседержимого!

– Так я и знал. Мы уже уповали на господа вашего, однажды… а он обманул нас и теперь! Так что не тратьте слова…

– Неудивительно, что в такой семье взросли такие дети! – воскликнул отче. – Если сами родители, живя в удивительнейшем доме господа, не удосужились поднять глаза над мраком и увидеть дела воистину величественнее, чем множества слов и проклятий! О Господи, прости этих сидящих передо мною, но заблудших овечек, породивших заблудшего в тенях города! Дай мне видение пути наставления на путь истинный.

– От ваших слов, отче, не холодно и не жарко! – возразил очень стойко и без эмоций Якобс Эсперсон. – Хотя, впрочем, они не раздражают. Мы люди воспитанные, можете говорить.

– Честное слово, клянусь, – взъелась Эмма, вмешиваясь в разговор, – ему не нужно ваше разрешение!

Услышав защиту в свой адрес, явно прозвучавшую из уст женщины, отче Мюних приподнялся со вздохом и усилием, и пройдя несколько футов, уместился ровно в то одно свободное место, что было между Эсперсонами и Эммой Митчелл, которое она оставила для мужа. Усевшись между страждущими, он разделил их собой, и заодно получал возможность воздействовать на обе пары, поскольку вернувшийся довольно быстро, потирая работавший в очереди локоть, Сэм с удивлением обнаружил место занятым, сел слева от жены.

Повернувшись к Эмме, отче представился, назвав и свое имя и сан, сказал задушевно:

– И у вас ребенок пропал? – Эмма кивнула, а с противоположной, разделенной телом священника стороны сидений послышалось:

– Это ему бог подсказал? Или название отдела? – но шутка Якобса была встречена в штыки даже Гердой. Она не могла потерпеть такой невоспитанности, поэтому ущипнула мужа за руку. Тот осекся, обрывая смех.

– У вас здесь миссия? – отерев слезы произнесла Эмма проникновенно, глядя с надеждой на отца Мюниха. Тот улыбнулся, но скромно и умиротворенно, отвечая так:

– Моя миссия быть с людьми, как можно ближе к ним. Я здесь по своей воле, или даже вопреки Церкви, где приветствуется разделение. Но разве можно удержаться от свершения добрых дел? Тогда зачем вообще все? Зачем жизнь и молитвы? Жизнь – это лишь средство, остальное цель. Опишите мне вашего ребеночка, сестра, а уж я подумаю как можно помочь!