Ким Публицкий - Таёжный дьявол. Хранитель чащи

– Гланаван? Вы охотники?! – переспросил Степан с восхищением.

– Да постреливаем немного. За лесом следим, – ответил Анатролий.

– Праздник в самом высоком чуме, так что присоединяйся! Лишним не будешь! Угощения на всех хватит! – улыбнулся Влад и шлёпнул Степана по спине.

Удар пришёлся вполсилы, но и того хватило чтобы невольно податься вперёд, сгорбиться и едва не поперхнуться слюной. Степана аж покосило, а из-под одежды выбился снег. Владимир ухмыльнулся и поставил руки на пояс. От подобного закалённого сибирского приветствия Степану уже захотелось не продолжать знакомство, а убраться скорее подобру-поздорову.

– Леший, помоги нашему гостю, отнести вещи к Пайрии, – приказным тоном обратился Владимир к стоящему по левую руку усатому охотнику в меховой шубе, стянутой широким кожаным поясом. – У него переночует, а пока Анатролий ему здесь всё покажет.

В ответ охотник встал по стойке смирно, выпятил вперёд грудь и опустил руки по швам, чтобы никто не усомнился в его строгой армейской выправке.

– Я в носильщики не нанимался, – возразил Леший.

– Отста-а-а-авить возражения!

Владимир смерил его сердитым взглядом. Заставил послушаться.

– Ну, бывай, а я позже присоединюсь, – прощаясь, он вновь крепко пожал Степану руку и вернулся обратно в чум.

Владимир оставил одного из дружков Степану в проводники. Всучил Анатролия, словно поводыря, который явно намеревался всюду сопровождать и не отходить ни на шаг. Степан позволил Лешему забрать сумку и оставил у себя только вещи первой необходимости.

Вместе с Анатолием Степан обошёл стоянку несколько раз вдоль и поперёк. Снег был мягким и пушистым, словно свежевыпавший, и хрустел под ногами, как сахарная вата. Со временем похолодало, щёки горели снегирёвыми перьями, изо рта при дыхании вырывался пар, а руки зябли даже в плотных перчатках. Мороз крепчал, но чувствовался куда меньше, чем в городе, словно здесь, в Заполярье, он щадил местных и не всегда проявлял полную силу.

Ненцы разводили оленей и вели кочевой образ жизни. Они разъезжали по пустынным равнинам заснеженной тундры в поисках новых пастбищ, удобных стоянок и богатых кормовых угодий для стада. А оленей у кочевников было немало, голов семьсот, даже больше, но это отнюдь не говорило о том, что они были сказочно богаты. Привычная городская роскошь, как выяснил Степан, у местных не ценилась. Здесь всё жило по собственным законам: и лес, и тундра, и природа, и люди вместе с ней в унисон. В Хымвынаре Степан насчитал множество охотников. Рядом с ними ненцы чувствовали себя словно угнетёнными. Сторонились, как чужаков, деловито прохаживались по стоянке, держались сжато, скованно, разговаривали сдержанно и скрытно. Степану показалось это странным, но значение подобному поведению он не придал. Мало ли что случилось, может, сейчас племена были в ссоре.

Находясь в лагере, Степан всё больше понимал, что время для визита выбрал неподходящее. Он чувствовал себя незваным гостем, явно лишним. Охотники не радовались прибытию репортёра, а местные, напротив постепенно сквозь страх проникались к гостю скрытым любопытством и лёгким доверием, будто проверяли его на дружелюбность. Кочевники не раз подходили к Степану и пытались через Анатролия завести беседу. Он передавал их речи скудно и без энтузиазма, старался всячески прервать. Поселенцы общались на родном языке. Свою речь они называли ненэця-вада или просто нен-вада и не признавали диалектизмы. Сами кочевники переводили название как «разговорная река». Охотники знали местный язык плохо, видимо выучили недавно, и рассказывали Степану всё скупо, обрывками, но и того хватало с лихвой. За всё время пребывания в Хымвынаре он повстречал немало разных людей, сделал множество фотографий и набросал уйму записей в блокнот. Хотя многих и смущало появление Степана, но местные знали, что делать с иноземцами. Ненцы оказались народом добрым и гостеприимным. Старались познакомиться, к Степану присмотреться. Охотники сдерживали особо впечатлительных и недовольно ругались. Несмотря на самобытную простоту. Мужчины племени знали цену словам, попусту не толковали. Говорили мало, по делу. Их речи по существу мог позавидовать любой городской прагматик, а вежливостью и воспитанностью ненцы производили неизгладимо приятное впечатление.

Рядом с каждым чумом стояли нарты – длинные сани, собранные из деревянных частей путем врезки. Их основанием являлась большая рама, устланная поверх тёплыми шкурами. Как выяснил Степан, при изготовлении ездовой части не использовались ни гвозди, ни шурупы, ни болты, а только цельные породы древесины и густой еловый клей. При особом методе приготовления на морозе он схватывался намертво. Это делало любую скреплённую им конструкцию особенно прочной. Степан узнал, что нарты по размеру и виду бывают разные: грузовые – более длинные, с мощными полозьями и толстыми несущими прутьями. Легкие, скоростные – короткие и обтекаемые из тонких древесных заготовок. Мужские и женские нарты тоже разнились между собой. Отличались наличием широких поручней и бортиков, служащих защитой для детей. Степана смутило, что его сюда привезли именно на таких. Тут даже были священные нарты для перевозки шестов чума и разнообразных оберегов. У местных это было что-то вроде личного транспорта – сани на все случаи жизни, хоть магазин открывай. Степан даже подыграл шутливости Анатролия, предложив идею бизнеса, в котором можно устраивать разного рода акции: обмен снегохода на три пары нарт или каждому второму покупателю оленя с упряжкой в подарок. Охотник ответил сдержанной улыбкой и не воспринял высказанную идею ни в шутку, ни всерьёз.

Компания Анатролия была не самой плохой. Раздражала только его излишняя опека, вездесущая назойливость и гнилостное, тревожное чувство слежки. Первое время Степан думал, что оно ощущалось из-за охотника, потому хотел всячески от него отвязаться, но после нескольких безуспешных попыток бросил эту затею. Времени оставалось мало, да и он приехал сюда не в прятки играть. Тем не менее нигде на стоянке неприятное ощущение не покидало. Всё чаще озираясь по сторонам, Степан вскоре понял, что оно исходило больше со стороны чащи, нежели от людей. Нутро жгло необъяснимое чувство тревоги. Степан повсеместно ощущал на себе чей-то изучающий, пристальный взгляд, от которого становилось не по себе. Цепкий, въедливый, терзающий взор, заставляющий всякий раз тревожно оборачиваться. Словно где-то на подступах к лесу, притаился опасный хищник и видел в Степане нездешнего, выслеживал, чуял лёгкую добычу. Но стоило обернуться и всмотреться в тайгу, как все догадки терялись в густом каскаде развесистых еловых ветвей и стремительно исчезали в снежной белизне.