Брайан Олдисс - ФАТА-МОРГАНА 8 (Фантастические рассказы и повести)

Мы на Марсе ничего об этом не знали. Администрация сочла, что нечего забивать голову такими глупостями. В сущности, вопли археологов никогда не дошли до широкой публики. Разумеется, администрация должна была их выслушать, но с каких это пор человек считается с тем, что может заставить его отказаться от своих планов?

Мы подготовили все для нашего великого эксперимента в той долине между холмами. Место было выбрано идеально, поскольку мы могли установить наблюдательные камеры на холмах и направить их в точку начала реакции.

От меня потребовали массу камер, и пришлось их забрать (вопреки протестам) с других, менее важных участков.

Теория Ван Дама подтвердилась.

Поначалу лишь чувствительные приборы показывали, что что-то происходит, однако постепенно даже невооруженным глазом стала видна углубляющаяся и расширяющаяся яма.

Я не специалист, но, насколько понимаю, дело заключалось в том, что реакции подвергся только один слой частиц, а их распад в свою очередь активировал следующий слой.

Эксперимент шел не точно по плану. Процесс распада должен быть полным, не должно быть ни дыма, ни огня, ни каких-либо других признаков, за исключением медленно расширяющегося кратера в скале.

Однако в действительности образовывались какие-то побочные продукты, создающие столб тяжелого дыма, поднимающегося в разреженной атмосфере благодаря своей высокой температуре. После остывания радиоактивные частицы дыма оседали, заражая все вокруг.

Физики психовали, поскольку не располагали аппаратурой для наблюдений в инфракрасном свете, позволявшей бы видеть сквозь дым. Проклиная экономных чиновников, я каким-то чудом собрал из доступных мне деталей несколько ноктовизоров, после чего клубы дыма и огня, заполняющие кратер, перестали нам мешать.

И мы увидели.

Было около полудня (кое-кто помнил, что на Земле вторник), примерно через три недели после начала эксперимента. Кратер был уже диаметром в тридцать футов и такой же глубины, расширяясь чуть быстрее, чем показывали расчеты, но не настолько, чтобы возникла опасность взрыва. Так или иначе, мы не могли остановить однажды начатой реакции. Просто не знали, как это сделать.

Я как раз регулировал одну из камер, чтобы получить лучшее изображение южной стены кратера, когда стена эта исчезла, словно лопнувший мыльный пузырь. Изображение было отличным.

Настолько отличным, что я ясно увидел внутренность подземного убежища. Увидел живых марсиан, корчившихся в агонии, и бесценные творения неземной цивилизации, вспыхивающие огнем или рассыпающиеся в пыль.

В одно мгновение ученые, смотревшие на экраны мониторов широко раскрытыми от ужаса глазами, почувствовали, что триумф сменяется сознанием страшной вины.

Я тоже чувствовал это, потому что, следя за всеми передачами, видел все.

Я видел этих маленьких прекрасных людей, которые мгновенно чернели, падали и превращались в пыль.

На Земле раз в поколение рождается и вырастает лилипут, имеющий настолько идеальные пропорции, что нормальные, большие и неуклюжие люди могут только с восторгом разглядывать его, чтобы до конца жизни сохранить воспоминания об этом совершенстве.

Быть может, из подобных встреч и родились легенды об эльфа и феях. А может, в древние времена существовала связь между Землей и Марсом? Или даже Земля — давняя колония Марса, на которой мутация породила гигантов? Несомненно, это были люди, наши миниатюрные подобия.

Я хорошо рассмотрел их. В том помещении находились несколько десятков — а в других? А во всей сети подземных убежищ? Может, целая цивилизация, подобно нашей экспедиции, спряталась под поверхностью планеты?

Мы же начали реакцию, ведущую к уничтожению всей планеты. Начали, не зная способа остановить.

Я видел, как они умирали, почти чувствовал их предсмертные муки, но не умер вместе с ними.

Я ношу их муки в себе, и они будут со мной до конца моей жизни.

Вот и все.

Спустя много лет люди, не видевшие того, что видели мы, не обремененные чувством вины, будут думать над нашим поведением.

Во всем этом множество загадок. Откуда эта цивилизация черпала продукты питания? Если они могли превращать камень в продукты, то почему не могли остановить начатый нами распад своей планеты? Если смогли потрясти нашу совесть так, что мы ходим с опущенными головами, как сопляки, пойманные на месте преступления, то почему не сделали этого раньше, прежде чем стало слишком поздно?

На множество подобных вопросов нет ответов. Люди будут также гадать, почему мы бросили большую часть нашего оборудования и не закончили эксперимент, почему около часа смотрели, а затем безо всякого приказа стали готовиться к отлету.

Возможно, через какое-то время мы начнем искать оправдания. Может, даже во время долгого обратного пути на Землю.

Мы начнем утверждать, что это не наша вина, что они виноваты ничуть не меньше. Ну, разумеется!

Даже больше того — их вина превосходит нашу!

Почему они не вылезли из своих нор, чтобы нас прогнать? Хотя бы голыми руками, если не имели оружия. Они должны были выйти и защитить свою родину, флаг, матерей и детей!

Вероятно, со временем мы будем говорить именно так. Это вполне естественно, если хочешь оправдать преступление. И очень по-людски.

Однако пока единственное наше желание — не смотреть друг другу в глаза.

На покинутом марсианском космодроме висит на одной из башен скафандр, набитый стружками из ящиков, в которых мы привезли свои точные приборы.

Нужно сказать, что, отправляясь в обратный путь, мы не совсем потеряли голову и забрали с собой часть самого ценного оборудования.

Единственный несовершенный, примитивный инструмент, который мы везем с собой, — это человек.

Перевод с англ. И. Невструева

Пятница, 11 июня.

Трехлетняя девочка не должна обладать настолько высоким интеллектом, чтобы вырезать из бумаги и склеивать ленту Мебиуса.

И даже если бы это ей случайно удалось, она ни в коем случае не должна иметь таких ассоциативных способностей, чтобы взять мелок и старательно нарисовать непрерывную линию, доказывая таким образом, что у ленты всего одна сторона.

Если же благодаря таинственному стечению обстоятельств это произошло, как объяснить факт, что моя обычно беспокойная дочь — я знаю, что говорю, используя слово «беспокойная» — битые полчаса сидит, подперев подбородок рукой, смотрит прямо перед собой и думает о чем-то так интенсивно, что смотреть на нее просто-напросто больно.

Я сидел в кресле, занятый какой-то работой, а Стар на полу в кругу света, с детскими ножницами в ручке и раскиданными вокруг кусочками бумаги.

Тогда я считал, что она чисто случайно повернула один из них на полоборота.