Мария Фомальгаут - Безлюдница

– Ну как же, в полицию звонили, говорили, марсиане атакуют…

– Я говорил? Я что, на психа похож? А точно из лаборатории звонили?

– Да… не знаем, говорят, оттуда.

– Говорят… говорят, что кур доят…

– А… да, да, конечно. Мы вас спасем. Сейчас… приедем… Адресочек ваш подскажите?

– Обсерватория! Это знаете, за городом… Черт, как же… Бурдыкамская один ка!

– А-а, знаю, знаю… Пришельцев, значит, на волю выпустили… Ну все, едем, едем… Люсь, переключи там… Да что они там, заснули, что ли… Алло, Кирь, ты? Хороши спать, дело есть… Да псих какой-о звонил, вроде как из лаборатории… эта, знаете, где бывший Уралтракт, теперь Роскосмос там окопался… да псих какой-то… марсиане его атакуют, или кто там… Вы это… рубаху смирительную на всякий случай… и это, бластер там какой возьмите, марсиан бить…

– Побито у вас тут все…

– Бывает. За солянкой потянулся, нате вам, стеллаж кувырком.

– Солянку тут варите?

– Да нет, это я про кислоту соляную… О-ох, хорошо, шеф не видит, сейчас бы все вместе со мной в совок замел и на помойку снес. А сам тоже хорош, сидим, обедаем, он тут же рядом навеску едкого натра взвешивает, мне в суп сыплет… хорошо, я увидел. Ну, это между нами…

– А-а… Ну, извините за беспокойство… удачи вам… Счастливо поймать всех пришельцев.

И вам удачи. Люди в белых халатах… наша служба и опасна, и трудна…

Другие уходят.

Наш остается.

Теперь – наш.

Пьем его мысли. Сильно, жадно.

Теперь – наши мысли.

Смотрим на мир.

Еще – не наш.

– Значит, вы официально заявляете, что никакой жизни на Плутоне нет?

– Ну… по крайней мере, в изученных мной образцах ничего не было.

Смотрим на чужих. Их много. Обступают нашего.

– Хотите сказать, нашумевшая история с пришельцами не более чем мистификация?

– Даже нет… ошибка.

Чужие прикасаются к нашему. Наш прикасается к чужим.

– Прямо жалко, что такая сенсация лопнула, как мыльный пузырь… И мы одиноки во вселенной…

– Ну… я бы так не сказал. Найдем еще… что-нибудь….

Десять прикосновений. Двенадцать. Пятнадцать.

Чужих много. И пятнадцать еще не наших. Но уже не чужих.

– Что-то вы как-то… не в себе.

– Подустал… Всю ночь работал… еще псих какой-то психиатров от моего имени вызвал… видите ли, пришельцы атакуют…

– Да вы что?

– Ну.

– А поподробнее…

Чужие. Много чужих.

Двадцать девять, тридцать – еще не наших. Но уже не чужих.

Ведем нашего – через толпу.

Видим мир.

Еще не наш.

Но уже не чужой.

…горячее дыхание…

…раскаленная пасть…

…как он горячо дышит, звериный оскал – прямо перед моим лицом, вплотную, еще чуть-чуть – и он схватит меня. Матерый зверь, кажется, вдвое больше меня – он рвался и рвался ко мне, и я все ждал, когда он набросится и прокусит мне горло.

Ящик был совсем рядом, белая бумажка трепыхалась в моей руке – еще миллиметр… два… На какие-то доли секунды мир перестал существовать – когда я бросил бумажку в ящик – зубы клацнули у меня над ухом, я отскочил, едва не покатился по земле. Цель достигнута, задание выполнено – это десятый, а впереди еще одиннадцатый, двенадцатый, и сколько их там еще до пятнадцатого, и в каждом – ящик, и за каждым ящиком сидит цербер, страшный зверь, исчадие ада, которое будет рвать и метать…

– Здорово ты их, – сказал мужичок на завалинке.

– Приходится, – кивнул я, – а вы какой номер?

– Шешнадцатый.

– А, ну вот вам шестнадцатый номер.

– Ага, сынок, спасибо… Как ты их не боишься, зверей-то этих?

– Боюсь, – признался я, – а что делать, работа у нас такая.

– Ты не местный, что ли?

– Не, из Челябинска… Да что, по всем поселкам колесить приходится… И в каждом вот такие ящики и вот такие звери на ящиках.

– Да уж, жизнь у вас такая, что не позавидуешь…

– А улица у вас есть какая-то… Балканская, что ли…

– Балканской нет, Байкальская есть…

– Ну, я про нее говорю.

– А, ну так это за углом.

– Что, и там звери за оградами?

– А ты как думал? Если под оградой щель, ближе чем на метр вообще не подходи, загрызут.

Я кивнул, побрел по улице. Зимний день полз к закату, можно было вернуться к машине, задремать. Завтра снова пойду по поселку, будут бумажки, ящики, звери за воротами, много что будет. Будут холмы, синие от снега, розовое солнце, которое будет таять в облаках, как сахар в чае. Я свернул, прочитал на углу дома, что он стоит на Байкальской, и у него номер первый. Черт, еще пилить и пилить… Одиннадцатый, тринадцатый… из тринадцатого вырвалась оскаленная пасть, я бросил бумагу за ограду. Черт с ними. Пятнадцатый номер… Кажется, ничего… я подошел, из-под ворот вырвалась пасть, дымится, пышет жаром, гоу-гоу-гоу…

– Пшел! Лада, фу! Лада, нельзя! – хлопнула дверь, показался здоровый детина с топором, мне показалось, что сейчас он меня зарубит, – чего надо-то?

– Да… письмо из налоговой.

– А, давайте, спасибо… Это что у вас, в четырнадцатый дом тоже есть?

– Есть.

– А давайте, я им отдам.

Я помешкал, протянул письмо.

– Вот и все, – я еще раз посмотрел на последнее оставшееся письмо, – семнадцатый дом, и все. Это же рядом с вами?

– Ну да вот он, рядышком… идите.

Я пошел к соседнему дому, прикидывая, есть ли там собака, и есть, то сколько, и если много, то какие, и снаружи они, или внутри. Я подошел к воротам, почему-то черным от времени, начал выискивать, где тут ящик, или щель для писем, или хоть какая-нибудь щель, куда можно сунуть письмо. Щели не было. Я очнулся, понял, что слышу за спиной тихий смешок мужика с топором. Отступил, еще раз посмотрел на дом, меня передернуло – дома не было. Вместо него из снега возвышалось черное пепелище, обугленные доски, колья, балки, остатки красного кирпича, железных ворот – кажется, было что-то дорогое и красивое, с башенками и витражами – пока не сгорело.

– Это что… что? – вырвалось у меня.

– Да сгорел он ко всем чертям два года назад… Какой-то олигарх этот дом тут выстроил, жене своей что ли, или любовнице, она еще баба такая хорошая оказалась, приветливая, с моей как-то сдружилось. Ну а потом полыхнуло все. Разборки у них что ли какие… Он тогда в городе был, а баба сгорела, он убивался, даже ничего отстраивать не стал, уехал, и все…

– Ага, понятно, – кивнул я, развернулся, пошел прочь от пепелища, механически нацарапал на письме огрызком карандаша – возврат…

В машине подмораживало, включать зажигание и хотелось и не хотелось – мало ли что там с машиной случится, пока я спать буду… Хотя за ночь моя девятка так промерзнет, что черта с два я ее заведу, а мне еще в кучу поселков ехать… И вообще пора кончать это, ишь, повадился спать в машине, не лето уже…

Над поселком поднималась луна, большая, тяжелая, холодная, казалось, кислая, как долька лимона в стакане чая. Где-то бахали собаки, ох уж мне эти собаки, перестрелял бы всех… нет, сюда с электрошоком только ездить, ей-богу… я снова стал перебирать адреса, половины улиц я вообще не знал, дурдом какой-то… уволюсь к чертовой матери, дай только месяц доработать…