Татьяна Гаврилова - Другая жизнь

«Дура! Никогда не вернусь! Дура! Никогда больше! Никогда,никогда, никогда!!!»

Она не давала пролиться слезам, застилавшим глаза, вгоняя их внутрь, вбивая морозным воздухом в легкие, закрывая ладонями рот, наполненный словами отчаяния.

Она не могла думать, анализировать, замедлять шаг, потому что основным ее желанием было бежать и убежать.

«Ты никогда меня не найдешь! Дура! Дура!».

Казалось, что кроме этого слова в голове ничего не существует. Слово, слово, слово, эмоции, а потом опять слово, слово, слово…

Она бежала, не зная куда, не планируя ничего и не ощущая холодного ветра. Причитания внутри, обида от несправедливости, усталость от постоянных претензий гнали ее вперед – уставшую, заплаканную и уже бездомную.

«Никогда не вернусь, никогда! Пусть она узнает, пусть она поймет! Дура!!»

Калейдоскоп этих слов был бесконечен в ее голове и не приносил облегчения.

Она бежала вдоль дороги, садилась в автобус, выходила где-то, не замечая места, опять садилась в автобус, не глядя на его номер, не озадачиваясь, куда он едет, и куда приедет она.

Эта автобусная гонка, перемежаемая с быстрым и бесцельным бегом между маршрутами и остановками, была средством спасения, средством запутать следы, затеряться в огромном пространстве городских улиц, как если бы за ней кто-то гнался. Но еще это было средство запутать себя, чтобы не было возможности по малодушию вернуться в теплую квартиру в образе побитой собачонки, просить прощение, давать обещания, выслушивать нотации, а самое главное торжествующие слова этой дуры: «Я знала, что ты никуда не денешься!».

Она привыкла жить в комфорте и достатке и с малых лет в отдельной комнате их огромной квартиры. Игрушки, море игрушек, а когда стала старше, то все необходимое для учебы и развлечений покупалось ей без вопросов – компьютер, музыкальный центр, телевизор, всякие игровые приставки и даже музыкальные инструменты. Она привыкла к этому. Она привыкла есть все лучшее, носить все модное, пользоваться всем современным. И теперь, трясясь в автобусе на краю земли, она думала уже и о том, чтобы не смалодушничать.

Это был последний автобус. Последний ночной автобус. Она и не заметила, как улица погрузилась в темноту, потому что даже в окнах квартир погасили свет. Ночь. Ей некуда идти.

Она не знает, где она, она не знает, где ей ночевать этим осенним вечером. Только тут, на остановке, выйдя из теплого автобуса в промозглую ночь сентября она осознала насколько серьезно ее положение. Убегая из дома, она забрала только то, что было под руками.

…Когда она после ночного отсутствия вошла в квартиру, ее уже ждала мать. Эта дура начала разъяренно на нее орать, покрывая словами, как оплеухами. Конечно, и сама Лена была не совсем права, потому что, пообещав придти вчера, осталась у подруги еще на ночь и при этом предпочла не звонить домой, чтобы не нарываться на нарекания, а потом и не отвечать на звонки, когда мать начала обрывать телефон. Она вернулась только во второй половине следующего дня, надеясь, что никого не будет дома, и она сможет тихо проскользнуть в свою комнату, как в крепость. Переживать бурю на своей территории ей было всегда легче. Но, войдя в коридор и бросив на автомате мобильный и ключи на полочку, а сумку под ноги, она обнаружила стоящую в дверях ее комнаты разъяренную матушку. И началось. Лена была виновата, но эти слова явно не могли быть отнесены к ней, даже после ночи ожидания. Эти слова ранили больше, чем удары, если бы даже удары приходились ей по лицу. И тогда она схватила сумку, которая стояла под ногами и бросилась вон…

Ни ключей, ни телефона у нее не было. То что было в сумке давало возможность прожить дня два, ночуя по подъездам и питаясь хлебом с кока-колой из ближайшей булочной. Убегая, она конечно же и не думала про это. Сейчас, стоя на пустынной остановке, она понимала, что даже шанса позвонить домой, сдаться на милость победителя и попросить отца забрать ее отсюда у нее не было. Конечно, есть телефоны-автоматы, наверно их можно найти. Но где она среди ночи найдет для них правильные монеты? Да и знает ли она куда за ней ехать?

Так что, как она и хотела, домой она не вернется. И что более очевидно – как бы она ни хотела, домой ей никак не вернуться.

Лена побрела по улице, перекинув спортивную сумку через плечо. Было холодно. Спустя сотню метров – очень холодно. А через пятнадцать-двадцать минут зубы уже откровенно стучали, а нос и уши просились погреться в любое место, закрытое от ветра.

«Наверно надо искать теплый подъезд, не могу же я ходить всю ночь, чтобы не окоченеть. Возможно удастся где-то устроиться, а завтра посмотрим.» – думала она с тоской, ускоряя шаг.

Она уже почти бежала во дворы, к подъездам, спасительному теплу, когда сообразила, что все они закрыты на код или, что еще хуже, у большинства из них есть домофоны. Единственной надеждой была возможность пройти внутрь с припозднившимся жителем. Но улица была безлюдна, а Лена уже не могла унять холодную дрожь.

«Надо одеться» – подумала она, вспомнив про сумку и лежащий в ней свитер и шапку, которую ей всучила мать перед уходом к Лариске.

Конечно, она бы могла одеть на себя все, что было в ее сумке – ночную рубашку, футболку, шерстяные носки, свитер, пару трусов. Но, представив себя в таком виде, она разулыбалась – вот бы маман порадовалась видя ее в ночной рубашке до щиколоток, свитере с непомерно большим воротом, трусах-стрингах, одетых на облегающие джинсы, и короткой малиновой курточке поверх всего этого.

– Вот бы она позлорадствовала, – подумала Лена, представив себя в стильных полусапожках, из которых торчали бы белые шерстяные носки с яркими помпонами. И еще минут пять простояла, не решаясь надеть хотя бы свитер.

Но улица оставалась пустынна, поэтому она, подойдя к ближайшему подъезду и положив на скамейку сумку, приготовилась заночевать прямо здесь, предварительно напялив свитер и шапку. И не сказать, что она была сейчас сильно недовольна матерью, впихнувшей ей все это богатство на всякий случай…

Самое трудное было в этом холоде расстегнуть молнию у куртки и впустить туда заледеневший воздух улицы. И даже понимая, что ей это поможет не умереть от холода или просто не заболеть, она не сразу решилась на столь отчаянный поступок. Как только она, очень быстро орудуя руками, натянула на себя свитер и шапку, которая ей вовсе не показалась такой страшной как прежде, к подъезду, словно материлизовавшись из воздуха, подъехала машина. Понимая, что это ее шанс проникнуть внутрь, она подскочила к двери и начала ковыряться в сумке, как если бы искала ключи. Из машины вывалились возбужденные молодые люди и со словами: «Что ищем, а?» открыли ей дверь в рай.