Татьяна Гаврилова - Другая жизнь

Было ли что-либо в ее жизни лучше этого момента? Все эти поездки заграницу, томление на пляже, еда в дорогих ресторанах под мерную болтовню родителей, прекраснейшие развлечения в парках аттракционов, глаза мальчика на дискотеке и успех на школьном конкурсе красоты не стоили и десятой доли блаженства, охватившего ее в теплом подъезде.

Молодые люди на ее счастье ею не заинтересовались, а двинули пешком на три этажа вверх. А она, поднявшись на площадку к почтовым ящикам, начала греть руки около батареи.

«Господи, что это за такой подъезд?» – думала она в полном восторге, вспоминая, что никогда раньше не видела батарей в подъездах. Или просто не замечала? Батарея была настолько горячая, что ее распухшие от холода пальцы моментально отогрелись и покраснели. Она хотела сесть на эту батарею, лечь, обнять и ласкать ее только за то, что она существует. Она не замечала набросанных бумажек вокруг, окурков и неимоверно толстого слоя пыли или правильнее сказать грязи, лежащей на самой батарее. Куда делась ее врожденная брезгливость, ее способность чувствовать тошноту при любом засохшем пятне на кухонном столе и почти рвоту от прилипшего куска жвачки к ее ботинку? Сейчас она испытывала настоящее блаженство.

Ее вчерашняя ночь с Лариской прошла достаточно бурно. Сначала они долго тусили в парке с ребятами, пробавляясь пивом и чипсами. Потом, когда стало холодно, перебрались в Ларискин подъезд. И хоть консьержка впустила их, но долго ворчала вслед, ругаясь на мусор, будущие окурки и громкие разговоры до полуночи. На Ларкином этаже оставаться не рекомендовалось, поэтому, они звякнув в дверь и сообщив ее родителям, что они почти дома, – «почти-почти и скоро появимся не волнуйтесь!», поднялись на последний этаж. Весь этот этаж занимала одна семья, которая за своими железными дверями, глухо отгораживающими вход в квартиру, никогда на них не жаловалась. Скорее всего двери были со звукоизоляцией, как и сами стены квартиры, а ее жители предпочитали рано ложиться и поздно вставать. Так что место для их компании, как говорится, было намоленным. Ну а что до мусора, так на то есть консъержка, горничная, уборщица. Этот вопрос никогда их не интересовал.

Ее воспоминания становились все медленнее, а глаза начинали закрываться от тепла, разлившегося по всему телу. Хорошо хоть часы у нее были на руке! И она автоматически на них посмотрела. Третий час ночи. Если так пойдет дальше, то она заснет стоя, а утром ее, как заправскую бомжиху, отправят в милицию и оттуда уж точно вернут родителям, и тогда…

Не сказать, чтобы эти мысли как-то оживили почти заснувший мозг, но тело, собрав последние усилия, потопало наверх.

«Все-таки, – подумалось ей, – есть надежда, что наверху меня не заметят, а может, у них есть такая же, как в Ларкином доме, квартира».

Этажи давались с трудом, а лифтом она пользоваться не хотела. Она по жизни боялась входить в лифты. Откуда появился этот страх она не знала, но обычно предпочитала пройтись пешком даже на десятый этаж, мотивируя это пользой для организма.

Еще этаж и еще. Старый дом. Убогие двери, обшитые дермантином. Мусор… Казалось, что этот бесконечный подъем ей уже снится. Она брела на последнем дыхании и, когда поняла, что дошла до верха, привалилась к стене, сев на корточки, и мгновенно уснула.

Снились ей двери… много дверей. Она входила в одни и выходила из других, и куда-то спешила, а двери все не кончались… двери хлопали, закрывались за ней и перед ней, и люди за ними, странно улыбаясь, не хотели с ней разговаривать. Много людей с тоскливыми лицами стояло в длинных коридорах и тоже перед дверьми, и она, затерянная между ними, металась в поисках выхода и не могла его найти.

На нее смотрели несколько пар глаз. Несколько людей окружили ее со словами: «Ах, вот ты где!» – не давая возможности сделать хотя бы шаг в сторону и лишая надежды на побег.

– Вот ты где! – грозно кричали ненавидящие глаза, и им вторили губы, а руки тянулись к ней, чтобы увести.

Было холодно. От глаз, губ, рук и одежды, которая вдруг отказалась греть.

Лена почти плакала. Все так хорошо складывалось, что она поверила в успех. А эти люди появились так неожиданно, схватили ее за плечи, повели с собой, захлопнув дверь. Боже! Как она устала от дверей! Они были повсюду. Лестницы и двери. Казалось что вся жизнь ее с какого-то момента стала напоминать бесконечные двери, открытые или нет, в которые она хотела войти, входила, из которых выбегала и за которыми пряталась. Но все эти двери по большому счету не имели к ней никакого отношения. Они не были спасительными. И лестницы, череда которых варьировалась с дверями, не приносили облегчения. Подъемы и спуски не приводили ее никуда, только к очередной двери.

Она шла молча. Ее крепко держали. Они уже откричали свое, а она все продолжала молчать. И они замолчали тоже. Ее повели к лестнице. По лестнице. По коридору. Мимо дверей. Потом опять по лестнице. И опять по коридору…

«Почему они так сердиты? – размышляла она. – Я не сделала ничего плохого, не совершила преступления… А если все-таки совершила и ничего не помню?» И опять взрывом в мозг, куда-то в темечко, висок и сразу на глаза слезами: «Я ничего не помню…ничего не помню…»

– Поглядите-ка, она еще плачет, – сказала, обращаясь к другим лениным конвоирам, тетка, от которой Лена сбежала, – Она довела меня почти до инфаркта, подняла весь персонал на ноги, ее мамаша который день не может придти в себя от ее поступка, а она плачет. С ума можно сойти!

И ее прямо передернуло от отвращения к Лене, ее худеньким плечам, руке, которую она держала в своей, что она снова чуть не отпустила ее.

– Да ладно вам, Сергеевна, – сказал «мягкий» голос, – Разберемся, ведь все нормально закончилось. Матери сдадим… Почему она бегает непонятно, мать у нее с виду нормальная женщина, семья благополучная, достаток…

– Да им что этот достаток, – парировал другой тоскливый голос, – Они свое всегда возьмут. Дети…

И все на минуту притихли, думая о своем. Лена притихла тоже, перестав шмыгать носом, чтобы проглатывать льющиеся слезы. Вытереть лицо ей не давали, держа за обе руки и не ослабляя хватки. Она только могла промокнуть слезы плечом, исхитряясь это сделать на ходу и даже на лестнице.

Вскоре они подошли к двери, наконец-то открывшейся и впустившей их в маленькое чистое пространство лифта. Она так и не смогла увидеть, на какой этаж ее повезут. Злобная тетка, намеренно больно дернув ее руку в сторону, загородила кнопки от взгляда. Единственное что можно было понять – едут они вверх.

Лена проснулась от холода и шума и не сразу поняла, где она. А поняв, все вспомнила, огорчилась и стала решать, что ей делать дальше. Люди собирались на работу и в школу, хлопали двери, пахло кофе. Сейчас у нее не было той, вчерашней, решимости повернуть жизнь вспять, она бы уже вернулась домой, но… Вспомнив все «НО» и свои обещания самой себе быть стойкой в решении, она начала думать, что ей делать дальше.