Изольда Оккервиль - Восставшая против нормы

– А у нас – свободная страна, – Керкира улыбнулась и развела руками. -Леди Эдельвейс имеет полное право распоряжаться своим телом по своему усмотрению. Но если ее внешний вид оскорбляет ваши эстетические чувства… Я прикажу поставить глушилки для электроники вблизи пляжной зоны, чтобы ваши офицеры не фотографировали граждан Империи в пляжном варианте. Тем более, – тут Керкира со значением подняла указательный палец, – еще и без согласия означенных граждан.

Отключая видеофон, капитан подумал, что если он попытается возобновить этот разговор, ему, вероятно, предложат еще и закрасить иллюминаторы «Инвиктуса», так как иначе американские офицеры с большой долей вероятности увидят снаружи еще что-нибудь порочащее действительность великой Парадизской Империи.

В своем рабочем кабинете Эдельвейс уставилась на сферический монитор… Чего только ей ни приходилось моделировать! Синтезатор спирта был практически закончен, оставалось только отослать файл в фирму, осуществляющую материализацию артефактов.

Эдельвейс покосилась на свой голографический браслет. Она заметила, с каким восхищением смотрит на этот браслет старший штурман Ральф Маккормик.

Было в старшем штурмане что-то мальчишеское… Эдельвейс подумала, что вряд ли его взяли на должность старшего штурмана за особые заслуги – еще не успел заслужить, слишком молод, и уж конечно не за природное обаяние. Она выяснила, что он – родственник какой-то шишки из НАСА – кажется, сын адмирала Маккормика. Конечно, парня так и тянет спросить у нее, при каких обстоятельствах получен этот браслет. Но он не спросит, так как понимает, что она не имеет права ему ответить. Эдельвейс снисходительно улыбнулась.

…Тот случай, за который она получила браслет, ей особо запомнился… Это так романтично – работать в отделе техподдержки Сектора хроноопераций! Это был дикий случай, но в ее работе случается и такое.

…Этот храм в нижележащем времени еще только отстраивался, аппаратуру не успели смонтировать, силовое поле не успели установить, и только этим и объяснялись последовавшие события. Поскольку Эдельвейс принимала участие в создании трехмерной модели храма с размещенным оборудованием, ее вместе с группой сотрудников и командировали на место для выполнения дальнейших работ.

Было холодно. Толстые стены глушили звуки, а в открытые двери задувал ветер, поэтому из-за воя ветра они не сразу услышали топот скачущего галопом коня.

Одним прыжком конь перелетел ступени… Не удержавшись на скользком каменном полу, лошадь рухнула на колени и завалилась на бок у самых ног Эдельвейс… Всадник перелетел через шею лошади, от резкого рывка разорвался ремешок его шлема, и тяжелая конструкция, которой полет всадника придал дополнительное ускорение, со всего маха врезалась Эдельвейс в живот. От этого удара Эдельвейс, согнувшись, отлетела в сторону и врезалась спиной и затылком в стену. Силовой защитный костюм спас ее от внешних ранений, но вот от контузии и психологического потрясения спасти не мог…

…А потом был длинный переход через подземный тоннель, потом езда на верховом роботе по заснеженному полю… Путь казался бесконечным, голова болела, хоть и не сильно, поэтому она и не стала принимать обезболивающее, но потом ее стало подташнивать, и тошнота все усиливалась… Эдельвейс мучилась головными болями с подросткового возраста. Не проходило ни одной недели, чтобы она хотя бы сутки не страдала от головной боли, часто сопровождаемой подташниванием, слабостью и разбитостью. Тогда она часами лежала на диване, повернувшись лицом к стене. А с возрастом головные боли стали мучить ее еще чаще, теперь приступы могли продолжаться по нескольку дней, никакие анальгетики не помогали… Откуда ей было знать, что обезболить мигрень анальгетиками невозможно? В Секретной Федерации ей подобрали обезболивающее, но если его принимать часто, можно нанести вред организму, а если не принимать…

Эдельвейс терпела до последнего, но по возвращении в коридоре Храма упала на колени, и перегнувшись пополам, исторгла содержимое желудка прямо на пол. Затем выпрямилась, но в следующий момент снова согнулась в приступе рвоты.

– Черт возьми, -заметила начальница отдела, – сколько прошло после травмы?

– Да уж несколько часов… Часа три или четыре.

– Так, значит, больше часа… Говоришь, у тебя после удара о стену текла кровь из носа?

– Только из одной ноздри, да и то чуть-чуть…

– Кровь из носа – это еще ничего, но… Головная боль. И рвота неоднократная. Это уже серьезно, – начальница задумалась. – По правилам следует вызвать врача.

Эдельвейс не возражала. Она не стала говорить врачу, что голова у нее болела еще и до травмы и что вообще она страдает головными болями с 13 лет, с тех самых пор, как… Нет, об этом не то что говорить имперскому врачу, даже вспоминать нельзя… Достаточно одного неосторожного слова, и… Этот врач все равно ей ничем не поможет, так ей объяснили в Секретной Федерации.

В результате врачом был составлен документ о травме, полученной на работе, во время боевой операции, и, хоть Эдельвейс и не являлась оперативником, эта травма считалась боевым ранением. И по имперским законам считалось, что человек, получивший боевое ранение во время исполнения служебных обязанностей, участвовал в боевой операции. Вот за участие в той боевой операции она и получила этот голографический браслет.

Капитан Кеннет нервничал. Эдельвейс оказалась хорошим специалистом, но для реализации плана это было не важно. Она держалась особняком, на контакт не шла. Была дружелюбна, но необщительна. И проломить эту стену вежливой настороженности Кеннет никак не мог. Впрочем, специалисты, составлявшие психологический профиль Эдельвейс после того, как Кеннет сообщил им новые данные о некоторых подробностях ее биографии и ее необычном хобби, не удивились тому, что она привыкла держать чужих людей на расстоянии, и предложили Кеннету необычный выход из положения.

Уточнив, в каком фехтовальном клубе занимается Эдельвейс, Кеннет решил заглянуть туда лично. Кронина он уговорил сопровождать его в качестве переводчика, так как знал, что автопереводчики правильно переводят отдельные слова, но не всегда точно передают смысл фразы. Кронин, помявшись, согласился.

Фехтовальный клуб размещался в похожем на складское помещение здании 19 века, сложенном из потемневшего от времени кирпича. Как только Кеннет вошел в залитый солнцем огромный фехтовальный зал с высокими окнами, он стал объектом повышенного внимания со стороны местных спортсменов. В зале было многолюдно. Фехтовальщики обоих полов в объемных колетах и масках сражались на различном оружии, от легких спортивных рапир до мечей.