Василий Лягоскин - Каменный гость. Пятая книга о Серой Мышке

Серая Мышка, сейчас отринувшая все чувства, кроме нужных ей самой, на едкий комментарий доктора реагировала по-своему. Она не фиксировала резкие вспышки боли и хруст разрываемых толстыми иглами тканей; но слова японца, явно проинструктированного полковником, или другим сотрудником спецотдела, фильтровала и откладывала в памяти, надеясь позже, в спокойной обстановке (если такая будет), оценить полезность этой информации. Пока же росла и обретала в голове зримые очертания карта-схема собственного тела, в котором загорались тревожные точки. Одну из таких – самую болезненную и неприятную, указал полковник Кобаяси.

– В нос не забудь! – почти счастливо прокаркал он.

Доктор с отповедью – мол, не лезь не в свое дело – выступать не стал. Он загнал толстое орудие пытки в нос так, что внутри что-то громко хрустнуло, а эскулап злорадно сообщил, что отныне носик Натальи, свернутый немного набок ударом адмирала, выравниванию не подлежит. Что малейшая попытка вмешательства пластического хирурга приведет к немедленному взрыву, и что взрывчатки здесь хватит, чтобы женский череп разлетелся вдребезги.

– И не только женский, – хохотнул он, и тут же замолчал вслед яростному дерганью головой Кобаяси.

Крупиной сквозь полуприкрытые, внешне безучастные ко всему глаза, сверху – в зеркале – была видна лишь макушка полковника, но она не сомневалась, что его физиономия сейчас скривилась от гнева. Та часть ее сознания, что прилежно фиксировала данные, оставила зарубку в памяти:

– Ага – я теперь еще и радиоуправляемая бомба. Обниматься со мной теперь не рекомендуется. Никому.

Она тут же отметила еще один прокол – в прямом и переносном смысле – доктора.

– Ну вот, – сказал он, обращаясь непонятно к кому, – последний. Теперь на ближайшие два года это будет самая дорогая женщина в мире.

Голова полковника опять дернулась; и еще один пласт информации занял свое место в сознании Натальи: «Значит, вот сколько времени вы мне отвели, „дорогие товарищи“! Это еще вы сколько-то дней, недель, или месяцев в резерв отложили…».

Последний укол был особенно долгим. Доктор давил и давил на поршень шприца, выдавливая последние капли светло-желтой жидкости, в которой плавал очередной приборчик, уже занявший свое место. Мышка успела понять, что какую-то сумму на анестезию отдел полковника Кобаяси все-таки выделил. Она провалилась в темноту – во второй раз за день. Прискорбно…

Прежде чем открыть глаза, Наталья прогнала по телу невидимую постороннему взгляду волну. Она отмечала, что ничто в организме не повреждено; разве что нос действительно свернут набок и немного саднит. Еще на коже, которая своей упругостью и свежестью больше подошла бы двадцатилетней девушке, яркими пятнами на отразившемся в мозгу атласе собственного тела краснели следы недавних уколов. Они, в отличие от носа, практически не болели, но вызывали гораздо большую тревогу. Потому что от них внутрь организма – практически к каждой важной его части – вели красные же дорожки проколов, заканчивающиеся чужеродными предметами.

– Ну вот, – усмехнулась Мышка, медленно открывая глаза, – заодно и курс анатомии повторила.

Потолок сверху был не зеркальным. Это был обычный потолок обычного гостиничного номера. Агент три нуля один вот такие особенности окружающей действительности отмечала автоматически. Это не был чей-то дом, или квартира; не была и какая-нибудь явка спецотдела. Нет – это была именно гостиница, причем японская, и не меньше, чем четырехзвездочная. Наталья закрепила на видном только ей одной месте собственного мозга большие часы, начавшие отсчитывать первые сутки от отведенных ей двух лет, немного картинно потянулась – в полной уверенности, что каждое ее движение фиксируется не одной камерой наблюдения, и откинула с себя легкое покрывало.

Так, обнаженной, она подошла к огромному окну, за которым сверкал огнями ночной Токио. Она даже узнала здание, которое расположилось через широкий проспект – чуть правее и ниже. Это был ресторан «Ихиматсу». В своем прежнем вояже в это старинное заведение японского общепита Крупина успела оценить и благостную атмосферу в нем, и изумительную кухню, вполне устроившую ее непритязательный вкус. В животе тут же… нет, не заурчало; такие позывы организма, которые могли выдать ее присутствие в самый нежелательный момент, он научилась подавлять еще на подмосковной базе КГБ. Желудок просто деликатно напомнил о себе, о необходимости закинуть в эту «топку» «дровишек» слабым сжатием. Мышка не стала сдерживать родившуюся вдруг в груди веселую злость, раздвинула губы в хищной усмешке.

– Ну что ж, – решила она, – пора перекусить, а заодно… повеселиться.

Скоро в ванной уже журчала вода; Наталья смывала с гладкой кожи невидимую липкую паутину, которой – сами того не подозревая – оплетали ее тело японские контрразведчики и доктора. Оплетали своими словами, прикосновениями, грубым вторжением в ее внутренний мир. Сама же она сейчас улыбалась, предвкушая какое-то действо, пока еще не понятное, которое должное было соскрести с тела и души эту паутину до самого последнего клочка.

– А хотя бы и небольшую драчку устрою, – решила она, наконец; яростно, до красноты, вытираясь большим полотенцем, – заодно проверим, насколько ценит своего дорогостоящего «агента» отдел полковника Кобаяси.

На улицу, навстречу огням и реву автомобилей, вышла холеная израильтянка Ирина Руфимчик, представительница той немногочисленной прослойки богатейших людей, которые в любой точке мира чувствуют себя хозяевами. И дают это понять окружающим.

Серая Мышка не сомневалась, что каждый ее шаг сейчас отслеживается; что невидимые нити радиорапортов стекаются в логово паука, каким она окрестила для себя полковника. Потому она, быть может, и вышла навстречу прохладной токийской ночи с улыбкой настолько вызывающей, что практически каждый мужчина – и японцы, и иностранцы, которых в этом столичном районе было предостаточно – оглядывались, и провожали ее задумчивыми взглядами. Еще более восторженно, с глубоким поклоном и обещанием в глазах выполнить любое пожелание госпожи, встретил ее привратник ресторана. Наталья не стала утруждать память, вспоминать, как правильно называется его должность; ей хватило того, что легкое недоумение (в «Ихиматсу» не принято было ходить женщинам; особенно без сопровождения мужчины и повелителя) тут же сменилось подчеркнутым уважением.

И вот она сидит в отдельной кабинке, устроенной так хитро, что при желании можно было разглядеть, кто веселится здесь этим вечером, в то время, когда ее саму могли увидеть лишь служители, и то после вызова.