Роберт Силверберг - Всемогущий атом (сборник)

— Кто же вы тогда?

— Полицейский, — сказал Ханн. — Член комиссии по обследованию системы тюрем прежнего режима, включая и этот лагерь.

— А что произошло с политическими заключенными там, наверху? — поинтересовался Барретт.

— Их освободили. Дела пересмотрели, а их как можно скорее выпустили на свободу.

Барретт кивнул:

— А синдикалисты? Что стало с ними? Мне было бы интересно узнать об одном из них — следователе Джекобе Бернстейне. Может быть, вы что-нибудь слышали о нем?

— Бернстейн? Конечно, слышал. Один из членов Совета Синдикалистов, то есть был им. Главный следователь…

— Был?

— Он покончил с собой, — пояснил Ханн. — Многие из синдикалистов так поступили, когда стал рушиться их режим. Бернстейн стал первым.

— Это символично, — произнес Барретт, тем не менее почему-то тронутый этим известием.

Наступила долгая тишина.

— Была одна девушка, — сказал Барретт. — Давным-давно… Она исчезла… Ее арестовали в 1994 году, и больше никто не мог узнать, что с ней случилось. Может быть…

Ханн покачал головой.

— Мне очень жаль, — тихо произнес он. — Это было тридцать пять лет назад… Нам не попадался ни один заключенный, который провел в тюрьме больше шести-семи лет. Наиболее стойкое ядро оппозиции сослали в лагерь «Хауксбилль», а остальные… Маловероятно, что ее удастся разыскать.

— Да, — согласился Барретт. — Вы правы. Она, наверное, уже давным-давно умерла. Но я не мог не спросить… просто на всякий случай.

Он посмотрел на Квесаду, затем на Ханна. Мысли вихрем неслись у него в голове, он не мог припомнить, когда в последний раз был столь ошеломлен чем-нибудь. Ему будет стоить немало усилий, чтобы сохранить самообладание и не расклеиться. С некоторой дрожью в голосе он обратился к Ханну:

— Вы прибыли сюда, чтобы понаблюдать за лагерем «Хауксбилль», верно? Чтобы разобраться, как у нас обстоят дела? И сегодня вечером отправились туда, наверх, чтобы доложить о том, что вы здесь увидели? Мы, должно быть представляем для вас печальное зрелище, не так ли?

— Вы все здесь находились под чрезвычайным гнетом, — ответил Ханн. — Учитывая обстоятельства вашего заключения… быть изгнанным навечно в отдаленную эпоху…

Его перебил Квесада:

— Если сейчас у власти либеральное правительство и появилась возможность перемещаться во времени в обоих направлениях, то прав ли я, полагая, что узников лагеря «Хауксбилль» намереваются вернуть назад, туда, наверх?

— Разумеется, — кивнул Ханн. — Это будет сделано как можно быстрее и как только нам удастся решить чисто организационные вопросы. В этом-то и заключается цель моей разведки. Прежде всего выяснить, живы ли вы здесь, — ведь нам было неизвестно, выжил ли кто-нибудь из тех, кого послали в прошлое — и определить, в каком состоянии вы находитесь, насколько вы нуждаетесь в лечении. Вам, естественно, предоставят все новейшие достижения современной медицины. Мы пойдем на любые расходы…

Барретт едва обращал внимание на слова Ханна. Весь вечер он опасался чего-то вроде этого, с той самой минуты, когда Альтман сообщил ему, что Ханн затеял какую-то возню возле Молота. Но он не позволял себе поверить, что такое возможно на самом деле.

Он понял, что теперь рушится его монархия.

Он увидел себя, вернувшегося в мир, который будет непостижим для него

— хромой Рип Ван Винкль, очнувшийся через двадцать лет. И он осознал, что его уведут из места, которое стало его родным домом.

— Вы знаете, — устало произнес он, — многие из находящихся здесь вряд ли смогут перенести потрясение, вновь оказавшись на свободе. Мысль о том, что их снова бросят в самую гущу реального мира, может просто убить их. У нас здесь немало случаев очень серьезного расстройства психики. Вы в этом убедились воочию. Вы видели, что сотворил сегодня днем Вальдосто.

— Да, — ответил Ханн. — Я упомянул о таких случаях в своем докладе.

— Людей с больной психикой необходимо очень осторожно подготовить к известию, что они смогут вернуться туда, наверх. На это может уйти несколько лет, на лечение их психики. А может быть, для этого потребуется еще больший срок.

— Я не врач, — сказал Ханн. — С этими людьми будет сделано все, что врачи посчитают нужным сделать. Может быть, потребуется держать некоторых из них здесь еще неопределенное время. Я понимаю, каким потрясением даже для самых здоровых будет возвращение домой после того, как они провели все эти годы в полном убеждении, что обратно возврата нет.

— Более того, — продолжил Барретт. — Тут есть много всякой работы, которую нужно переделать. Я имею в виду научные исследования. Изучение географии и геологии этого мира. Да и вообще при перемещении во времени этот лагерь можно использовать в качестве базового. Не думаю, что лагерь надо закрывать, назовем его, скажем, станция «Хауксбилль».

— Никто об этом и не заикается. Мы как раз намерены сохранить станцию примерно для тех целей, что предлагаете и вы. Намечается грандиозная программа научных исследований, использующих возможности путешествий во времени, и подобная база в прошлом будет просто необходима. Но тюрьмы, лагеря здесь больше не будет. Об этом даже речи быть не может. Совершенно исключено.

— Прекрасно, — согласился Барретт, заерзал в поисках костыля, нашел его и, покачиваясь, с усилием поднялся. Квесада бросился к нему, чтобы поддержать, но Барретт резко оттолкнул его. — Давайте выйдем наружу, — предложил он.

Они покинули здание. На лагерь опустился густой серый туман, начал моросить дождь. Барретт оглядел хижины, разбросанные по обе стороны от главного здания, затем посмотрел в сторону океана, который едва виднелся в скудном свете Луны. Взглянул на запад, туда, где находилось далекое Внутреннее Море. Подумал о Чарли Нортоне и других участниках ежегодной экспедиции. «Для них это будет подлинным сюрпризом, — подумал Барретт, — когда они вернутся сюда через несколько недель и узнают, что каждый может спокойно отправиться домой».

Все это было очень необычно, и Барретт неожиданно ощутил, как потяжелели его веки, почувствовал, что накатившиеся на глаза слезы вот-вот польются совершенно открыто.

Он повернулся к Ханну и Квесаде и тихо вымолвил:

— Вы уловили все-таки, что я пытаюсь вам втолковать? Кто-то должен остаться здесь и облегчить участь больных, которые не смогут перенести потрясение. Кто-то же должен обеспечить дальнейшую работу этой станции. Кто-то должен давать необходимые пояснения тем новым людям, например ученым, которые придут сюда.

— Естественно, — сказал Ханн.

— Тот, кто это сделает… тот, кто останется здесь, когда уйдут другие… мне кажется, должен быть человеком, который хорошо знает лагерь. Кто-то, кто вполне мог бы отправиться туда, наверх, но идет на добровольную жертву и остается здесь. Вы улавливаете мою мысль? Нужен доброволец.