Рэй Бредбери - Золотые яблоки солнца (The Golden Apples of the Sun), 1953

– Ну, делай меня невидимкой.

– Сперва надо поймать летучую мышь, – ответила Старуха. – Давай-ка, ищи!

Она дала ему немного сушеного мяса, заморить червячка, потом он полез на дерево. Выше, выше… как хорошо на душе, когда видишь его, когда знаешь, что он тут и никуда не денется, после многих лет одиночества, когда даже "доброе утро" сказать некому, кроме птичьего помета да серебристого улиткина следа…

И вот с дерева, шурша между веток, падает летучая мышь со сломанным крылом. Старуха схватила ее- теплую, трепещущую, свистящую сквозь фарфорово-белые зубы, а Чарли уже спускался вниз, перехватывая ствол руками, и победно вопил.

В ту же ночь, в час, когда луна принялась обкусывать пряные сосновые шишки. Старуха извлекла из складок своего просторного синего платья длинную серебряную иголку. Твердя про себя: "Хоть бы сбылось, хоть бы сбылось",- она крепко-крепко

сжала пальцами холодную иглу и тщательно прицелилась в мертвую летучую мышь.

Она уже давно привыкла к тому, что, несмотря на все ее потуги, всяческие соли и серные пары, ворожба не удается. Но как расстаться с мечтой, что в один прекрасный день начнутся чудеса, фейерверк чудес, алые цветы и серебряные звезды – в доказательство того, что господь простил ее розовое тело и розовые грезы, ее пылкое тело и пылкие мысли в пору девичества. Увы, до сих пор бог не явил ей никакого знамения, не сказал ни слова, но об этом, кроме самой Старухи, никто не знал.

– Готов? – спросила она Чарли, который сидел, обхватив поджатые стройные ноги длинными, в пупырышках, руками, рот открыт, зубы блестят…

– Готов, – содрогаясь, прошептал он.

– Раз! – она глубоко вонзила иглу в правый глаз мыши. – Так!

– Ох! – крикнул Чарли и закрыл лицо руками.

– Теперь я заворачиваю ее в полосатую тряпицу – вот так, а теперь клади ее в карман и носи там вместе с тряпицей. Ну! Он сунул амулет в карман.

– Чарли! – испуганно вскричала она. – Чарли, где ты? Я тебя не вижу, сынок!

– Здесь! – Он подпрыгнул, так что свет красными бликами заметался по его телу. – Здесь я, бабка!

Он лихорадочно разглядывал свои руки, ноги, грудь, пальцы.

– Я здесь!

Она смотрела так, словно полчища светлячков мельтешили у нее перед глазами в пьянящем ночном воздухе.

– Чарли! Надо же, как быстро пропал! Точно колибри! Чарли, вернись, вернись ко мне!

– Да ведь я здесь! – всхлипнул он.

– Где?

– У костра, у костра! И… и я себя вижу. Вовсе я не невидимка! Тощее тело Старухи затряслось от смеха.

– Конечно, ты видишь сам себя! Все невидимки себя видят. А то как бы они ели, гуляли, ходили? Тронь меня, Чарли. Тронь, чтобы я знала, где ты.

Он нерешительно протянул к ней руку. Она нарочно вздрогнула, будто испугалась, когда он ее коснулся.

– Ой!

– Нет, ты и впрямь не видишь меня? – спросил он. – Правда?

– Ничего не вижу, хоть бы один волосок! Она отыскала взглядом дерево и уставилась на него блестящими глазами, остерегаясь глядеть на мальчика.

– А ведь получилось, да еще как! – Она восхищенно вздохнула. – Ух ты! Никогда еще я так быстро не делала невидимок! Чарли, Чарли, как ты себя чувствуешь?

– Как вода в ручье, когда ее взбаламутишь.

– Ничего, муть осядет. Погодя, она добавила:

– Вот ты и невидимка, что ты теперь будешь делать, Чарли? Она видела, как озорные мысли вихрем роятся в его голове. Приключения, одно другого увлекательнее, плясали чертиками в его глазах, да по одному только его широко раскрытому рту было видно – что значит быть мальчишкой, который вообразил, будто он горный ветер.

Грезя наяву, он заговорил:

– Буду бегать по хлебам напрямик, забираться на самые высокие горы, таскать на фермах белых кур, поросенка увижу- пинка дам. Буду щипать за ноги красивых девчонок, когда спят, а в школе дергать их за подвязки.

Чарли взглянул на Старуху, и ее сверкающие зрачки увидели, как что-то скверное, злое исказило его лицо.

– И еще много кое-чего буду делать, уж я придумаю, – сказал он.

– Только не вздумай мне козни строить,- предупредила Старуха. – Я хрупкая, словно весенний лед, со мной грубо нельзя.

Потом прибавила:

– А как с твоими родителями?

– Родителями?

– Не можешь же ты таким вернуться домой. Ты ж их насмерть перепугаешь! Мать так и шлепнется в обморок, будто срубленное дерево. Очень им надо на каждом шагу спотыкаться о тебя, очень надо матери поминутно звать: "Чарли, где ты?" – а ты у нее под носом!

Об этом Чарли не подумал. Он малость поостыл и даже прошептал: "Господи!" – после чего осторожно ощупал свои длинные ноги.

– Ох, и одиноко тебе будет. Люди станут смотреть прямо сквозь тебя, как сквозь стеклянную банку, толкать, пихать на ходу – ведь тебя же не видно. А девчонки-то, Чарли, девчонки…

Он глотнул.

– Ну что девчонки?

– Ни одна и глядеть на тебя не захочет. Думаешь, им нужно, чтоб их целовал парень, если ни его, ни губ не видать!

Чарли озабоченно ковырял землю пальцами босой ноги. Он надул губы.

– Все равно, хоть немного побуду невидимкой. Уж я позабавлюсь! Буду осторожным, только и всего. Буду держаться подальше от фургонов и коней. И от отца подальше, он, как услышит шорох какой, сразу стреляет. – Чарли моргнул. – Я же невидимка, вот и влепит он мне заряд крупной дроби, очень просто, почудится ему, что белка скачет на дворе, и саданет. Ой-ой…

Старуха кивнула дереву.

– А что, так и будет.

– Ладно, – рассудил Чарли, – сегодня вечером я побуду невидимкой, а завтра утром ты меня по-старому сделаешь, решено?

– Есть же чудаки, выше себя прыгнуть стараются, – сообщила Старуха жуку, который полз по бревну.

– Это почему же? – спросил Чарли.

– А вот почему, – объяснила она. – Не так-то это просто было сделать тебя невидимкой. И теперь нужно время, чтобы с тебя сошла невидимость. Это как краска, сразу не сходит.

– Это все ты! – вскричал он. – Ты меня превратила! Теперь давай ворожи обратно, делай меня видимым!

– Тише, не кричи, – ответила Старуха. – Само сойдет помаленьку, сперва рука покажется, потом нога.

– Это как же так – я иду по горам, и только одну руку видно?

– Будто пятикрылая птица скачет по камням, по ежевике!

– Или ногу?..

– Будто розовый кролик в кустах прыгает!

– Или одна голова плывет в воздухе?

– Будто волосатый шар на карнавале!

– Когда же я целым стану?

Она прикинула, что, пожалуй, не меньше года пройдет. У него вырвался стон. Потом он захныкал, кусая губы и сжимая кулаки.

– Ты меня заколдовала, это все ты, ты наделала. Теперь мне нельзя бежать домой! Она подмигнула.

– Так оставайся, живи со мной, сынок, тебе у меня будет вот как хорошо, уж я тебя так баловать да холить стану.

– Ты нарочно это сделала! – выпалил он. – Старая карга, вздумала удержать меня!