Александр Шалимов - Эстафета разума (сборник)

— Два часа выясняют отношения, — заметил один из преподавателей, покачав головой. — Ну я, пожалуй, пойду…

— Подожди, — сказал второй. — Интересно, чем все это кончится.

— А ничем, — усмехнулся третий. — Все останется по-прежнему, но защищать он ему не даст.

— Возможно, ты и прав, — задумчиво сказал первый. — Ему надо было защищать при Ефиме Францевиче, или по крайней мере пропустить при нем диссертацию через кафедру. Тогда все было бы просто. А сейчас… — Он махнул рукой.

— И главное, непонятно, как теперь ему помочь, — пожал плечами пожилой доцент, который сидел недалеко от Тимофея и которого ззали не то Иннокентий Лаврентьевич, не то Лаврентий Иннокентьевич. — Шеф в одном прав… Работа все-таки несколько устарела, и ее надо дополнить новыми данными. Но на это требуется время…

— Нисколько она не устарела, — решительно возразил первый. — Просто удобная отговорка для «ио»… В этой работе важны сами идеи. Они уже носятся в воздухе, если подзатянуть с защитой, вот тогда действительно работа может устареть. На это он и бьет.

— А по-моему, — сказал пожилой доцент, — наш шеф даже и не понимает существа этой работы… Ему важно другое: чтобы на кафедре не появился конкурент с докторской степенью. А сама работа… Он же не читал ее, уверяю вас.

— А вы читали?

— И я не читал… Я в этом тоже ничего не понимаю. Как и большинство на нашей кафедре. Не обижайтесь, но для меня важно, что работу успел прочитать Ефим Францевич и дал блестящий отзыв.

— Так шеф же сказал, что отзыв устарел…

— А что ему еще делать?.. Он не может не понимать, что специалисты оценят эту работу высоко.

— Вот именно, — кивнул Лаврентий Иннокентьевич, — поэтому он и настаивал, чтобы работа была послана на заключение… в институт, где ее просто не смогут по-настоящему оценить.

— Алексей Иванович не зря сопротивляется…

— Еще бы…

Только теперь Тимофей, пораженный разговорчивостью преподавателей, понял наконец, в чем дело. Алексей Иванович — был тот самый доцент, который на одном из заседаний кафедры настаивал на приобретении новых приборов. Пожалуй, он держался более независимо, чем остальные преподаватели. К нему чаще чем к другим приходили студенты. Тимофей слышал, что он пишет или даже заканчивает докторскую диссертацию. Видимо, сегодня во время заседания кафедры состоялся разговор об этой диссертации.

На всякий случай Тимофей решил уточнить:

— Алексей Иванович там? — спросил он у Лаврентия Иннокентьевича, указывая на дверь кабинета.

— Там, — кивнул тот. — Третий час там… А вы все рисуете, молодой человек?

— Рисую.

— А зачем?

— Как зачем?

— Вы разве не думали, зачем нужны ваши красивые рисунки?

— Для студентов…

— Вот что! А я полагал, для украшения… коридорных стен.

— Но ведь это… учебный материал, — осторожно возразил Тимофей. — Законы физики, формулы, графики…

— Так, по-вашему, студент и в перерывы должен физические законы изучать? Он курить хочет или, извините, в уборную… Вот если в туалете с умом развесить, пользы будет больше…

Тимофей смутился и покраснел.

— А вы, Тимофей, не расстраивайтесь, — сказал молодой преподаватель, который до сих пор сидел молча. — Ваше дело не совсем бесполезное. Случается, что и смотрят на ваши плакаты…

— Когда опаздывают на лекции и слоняются по коридорам? спросил Лаврентий Иннокентьевич.

— Не только… Сегодня утром Петр Степанович ректора приводил, показывал ему, как теперь красиво в коридоре и на кафедре… Ректор улыбался весьма благосклонно.

— А вчера проректора по науке, — добавил Лаврентий Иннокентьевич. — Позавчера еще одного. Так что польза есть, конечно.

Все рассмеялись.

— Неужели его все-таки утвердят? — спросил кто-то.

— А неужели вы сомневаетесь? — прозвучало в ответ.

И опять все рассмеялись. Но смех показался Тимофею невеселым.

— Не понимаю, — сказал преподаватель, начавший весь этот разговор. — Решительно не могу понять, — повторил он, обводя взглядом присутствующих, — если он уверен, что совет его не забаллотирует, чего же он так навалился на Алексея Ивановича? Защита, утверждение ВАКом, утверждение в профессорском звании ведь это минимум три года. Алексей Иванович, даже если бы захотел, а я уверен, он и не захочет, три года не может быть конкурентоспособен.

— Вы воображаете, что наш шеф только на три года вперед планирует свою карьеру, — усмехнулся Лаврентий Иннокентьевич. — Уверяю, у него уже запланировано, когда он станет заслуженным деятелем науки, когда членом-корреспондентом…

Снова все рассмеялись. На этот раз совсем невесело. В комнате стало тихо. Только гудели лампы дневного света под потолком, да из-за закрытой двери по-прежнему доносились голоса. Они стали заметно громче.

— А ведь там баталия не на шутку, — заметил один из доцентов. — Может, зайдем на подмогу?..

— С ума сошел! Кому не известно, что шеф принимает нас только пооднночке? Сколько раз он говорил…

— Вот так и слопает поодиночке.

— Всех не слопает…

— Всех, конечно, нет… Кое-кого на свою сторону временно перетянет. Пока ему это нужно… Двоих-то уже нет… До начала учебного года ушли… По собственному желанию…

— Да, неважнецкие дела, — пробормотал Лаврентий Иннокентьевич и вдруг обернулся к Тимофею. — А вы слышали, молодой человек, — сказал он очень серьезно, — у Клавдии Сергеевны инфаркт.

— Не может быть! — вырвалось у Тимофея.

— Вот, все говорят — не может быть, — вздохнул собеседник. — А тем не менее правда. Печальная правда… Наша лаборантка уже все глаза выплакала.

Клавдия Сергеевна была той самой преподавательницей, на которую вчера накричал «ио» и которая после этого разбила зеркальце.

В комнате опять воцарилась тишина. На этот раз надолго. Тимофей отложил фломастер. Не было сил продолжать работу.

— Ну я, пожалуй, пошел, — сказал Лаврентий Иннокентьевич поднимаясь. — Если кто-нибудь дождется конца встречи, позвоните — какой счет…

Вскоре ушли еще двое. Остались только два молодых преподавателя, которые почти не принимали участия в разговоре. Один писал конспект, другой перебирал студенческие работы и прислушивался к тому, что происходило за дверью. Когда они остались втроем, он встал, подошел поближе к двери и, прислушиваясь, смущенно улыбнулся Тимофею. Вдруг за дверью раздался шум, что-то упало. Молодой преподаватель поспешно отскочил в угол к столу Тимофея.

Дверь распахнулась. На пороге появился Алексей Иванович, сравнительно молодой еще человек с очень правильными чертами лица и светлыми слегка вьющимися волосами. Он старался казаться спокойным, но руки его слегка дрожали, а по красивому лицу время от времени пробегала судорога.