Владимир Дрыжак - Ведро лягушек

Первым откликается Дорофеев:

- Как я понял, в случае положительного решения мы предпримем некие коллективные усилия?

- Совершенно справедливо.

- А если нет?

Я улыбаюсь:

- Тогда каждый будет действовать в соответствии со своими представлениями о научной этике.

- Но рисунки останутся у вас?

Вот упрямый черт!

- Мы померяемся представлениями - у кого они больше, тот и возьмет себе рисунки.

- Угу.., - Лиегис задумчиво теребит кончик носа, - ну и ну-у... Вот вам аналогичный случай: вчера мой внук принес домой полведра лягушек и на вопрос "зачем?" ответил, что собирается проводить научные опыты. Я его похвалил и только потом удивился: где в центре города он добыл такое количество лягушек? Спросил, а он говорит, что в подвале нашего дома... Я не поверил, полез в подвал, а там, действительно, этих лягушек - тьма!.. Так вот, наука - это хорошо, но сначала объясните, откуда в подвале лягушки? Лягушки живут в болоте!

- А в твоем подвале нет болота? - интересуется Нестеренко.

- Болота там нет, но, в общем сыровато, и комары летают тучами.

Базар! Прекращаю:

- Вы это к чему, Константин Эдуардович?

- Да так, к слову пришлось.., - он мотает головой. Бр-р-р! Полведра!.. - поворачивается к Лебедеву. - Скажите, а раньше кто-нибудь пробовал рисовать картинки на графопостроителе? Лебедев? Только честно.

- Я - честно, а вы мне - выговор.

- Да нет, ну что вы! Слово кабальеро!

- Это меняет дело. Примерно год назад мы нарисовали портрет Хеменгуэя.

- И как, хорошо получилось? - очень живо осведомился Лиегис. - Портретное сходство было?

- Было, но не очень. На этих рисунках гораздо лучше.

- Хм!..

- Константин Эдуардович, меня не покидает ощущение, что вы кого-то подозреваете в аморальном поступке.

- А что прикажете делать? В чудеса не верю.

- Но лягушки-то в подвале действительно были - этого ты не станешь отрицать? - говорит Нестеренко.

- Да, были! Я видел их собственными глазами. А здесь нет. Покажите мне подвал, откуда взялись эти "лягушки", - он делает жест на стопку рисунков.

- А если Лебедев даст торжественнее клятву, что не причастен к созданию Данных м-м-м...

- В науке клятвы ничего не значат. Мне нужны доказательства. Пусть этюд, пусть все остальное, но объективно у него было три часа времени, а за три часа можно ого-го!...

Замечаю движение руки Голубина, как будто он собрался что-то сказать, а потом передумал.

- Алексей Дмитриевич, а вы что думаете по этому поводу?

- Вы знаете, мне кажется... Можно еще раз взглянуть?.. Там, знаете ли, позиция...

Передаю рисунки Голубину. Лиегис смотрит на него, как удав на кролика. Алексей Дмитриевич медленно перекладывает рисунки, вертит так и сяк, наконец, останавливается на одном.

- Вот, извольте взглянуть.

На рисунке изображен все тот же Лебедев, склонившийся над шахматной доской.

Лебедев подскакивает.

- Черт, как же я раньше не обратил внимание! Откуда доска!? Вот, Константин Эдуардович, откуда в пультовой доска?!

- А вы ее туда принесли! - парирует Лиегис небрежно. Нет, Сергей Дмитриевич, я этого не утверждаю, разумеется. А просто хочу сказать, что не вижу в этом ничего сверхъестественного. В каждой лаборатории есть любители, блиц гоняют повсеместно... Там, кстати, часов нет?

- Лебедев играет блиц партию с компьютером - эпохальное событие! - замечает Богомолов ехидно. - Договорились мы тут до чертиков.

- Коллеги, я, собственно, не это имел в виду...

Замечаю, что у Голубина трясутся руки. Сколько же ему лет, интересно? Ба, да он взволнован!

- ...Обратите внимание, коллеги, - Голубин приподнимается, возбужденно тычет пальцем в рисунок, случайно задевает локтем очки на лице Богомолова, и они съезжают набок. Заметив, что Алексей Дмитриевич совершенно тушуется, пробует помочь Богомолову водрузить очки на место, а тот пытается увернуться...

- Алексей Дмитриевич, - говорю как можно мягче, оставьте в покое Дениса Давидовича, он сам справится.

- Справится?.. Ах, да, извините, голубчик, я так разволновался... Богомолов снимает очки, прячет их в карман, близоруко щурится и улыбается.

- Я вам помешал, Алексей Дмитриевич, продолжайте, мы вас слушаем.

- Ах, да! Вот ведь какая штука!.. Господи ты боже мой, ведь сто раз стояла на доске, а я не заметил... Ведь ничья, чистая ничья!

Все повскакали с мест, сгрудились вокруг Голубина, а он, бедняга, даже с лица сошел. Как бы его... Только инфаркта здесь не хватает!

- Алексей Дмитриевич, бога ради, не волнуйтесь вы так. Объясните нам, будьте любезны, что там у вас стряслось. Прямо свет клином сошелся на этой позиции.

Голубин смотрит на меня словно я сморозил бог весть какую глупость. Наверное, сам Христос не испытал столь тяжких страданий.

- Ну что? Что произошло?! Товарищи, успокойтесь! Сядьте по местам... Все. Слушаем Алексея Дмитриевича!

Он протягивает мне лист, тыча пальцем в изображение шахматной доски.

- Вы видите? Видите эту пешку?!

- Вижу, вижу... Черная пешка.., кажется здесь мат на доске.

- Да не мат, вы понимаете, не мат! Пешка берется на проходе, и - ничья.

- Дх, вот оно что?! Действительно, шах пешкой с пятой горизонтали.., а почему вы решили, что она сделала ход на два поля? Может быть на одно?

- Да нет же! Ведь тогда она могла взять ладью, а этого никак не могло случиться... Что вы мне тут голову морочите, я вам говорю, что она продвинулась на два поля - кто этюд составил: вы или я!?

- Ну, разумеется вы.

- Вот! А теперь - ничья. Этюд опровергнут!

- Неужели стоит так волноваться из-за этого. И потом, может быть никто этого и не заметит.

- Что я вам халтурщик какой-нибудь! Да ведь вы ничего не поняли, батенька мой. Бес с ним, с этюдом, но эта позиция возникает из исходной после двадцать шестого хода - вы понимаете?! Я занимался этюдом целый год и не увидел этой позиции, а кто-то за четыре часа нашел ее и увидел опровержение. Это совершенно невероятно, просто немыслимо! Это за пределами человеческих возможностей - спросите кого угодно, любого гроссмейстера... Нефорсированный побочный вариант с очевидным преимуществом у белых.

Я, конечно, небольшой специалист в области шахмат, но даже мне известно, что эндшпильные позиции очень трудно считать и даже выдающиеся мастера углубляются максимум на десять - пятнадцать ходов. А тут - двадцать шесть!

Все в полной растерянности смотрят мне в рот, а что тут скажешь!

Следующие полчаса ученый совет с вернувшимся Лебедевым во главе углубляется в варианты Голубинского этюда. Результаты неутешительны. Да, позиция на рисунке возникала после двадцать шестого хода белых и опровергала этюд.

Когда этот факт доходит до сознания моих коллег; устанавливается странное молчание. Все сидят с чинным видом, переглядываются и свои мнения держат при себе. А скорее всего, никаких мнений нет вовсе. Какие уж тут мнения!