Владимир Дрыжак - Ведро лягушек

- Где?!

- Извольте взглянуть.

Все как-то приутихли. Нестеренко дымит во всю мочь, но никто его не подвергнул осуждению. Похоже, что дело принимает серьезный оборот. Молчание нарушает Дорофеев.

- Скажите, Сергей Дмитриевич, когда вы сидели в пультовой, телекамера была включена?

Лебедев резко вскидывает голову, а потом расплывается в улыбке. Кажется они друг друга поняли.

- Да. Но мы ее не включали.

- Так что же вы нам тут головы морочите? - гремит Лиегис. - А вы, товарищ Курицын, сидите здесь - воды в рот набрали! Это ваша телекамера?

- Наша, - лепечет бедный Курицын.

- Почему же вы ее не обесточиваете в конце рабочего дня?

- Я.., я обращу внимание... Больше этого не повторится.

- Безобразие!.. Так вот, товарищ Богомолов, ввод осуществлялся через телекамеру. Они там вместо того, чтобы образы распознавать, занимались моментальной фотографией.

- Вы ошибаетесь, - Голубин протягивает Лиегису рисунок.

- Что?.. Зачем?!

- Посмотрите внимательно. В пультовой стоит только одно устройство ввода изображений и его можно обнаружить на этом рисунке.

- Ну и что?

- Телекамера не может ввести свое собственное изображение.

- Где?.. Ах, ты черт, действительно!

- К тому же ракурс изображения таков, что снимать необходимо было из соседнего зала через капитальную стену, добавляет Павлов.

Ну и ну! Совершенно неожиданно мне приходит в голову, что во всех этих рисунках есть определенная система. Все вместе они совершенно отчетливо показывают, что их быть не должно. А они существуют, и, следовательно, их кто-то сделал. Но кто?

- Это заговор. Диверсия, - убежденно произносит Лиегис. Кто-то нас дурачит.

- Да и притом так ловко, что мы все - взрослые опытные люди, руководители больших коллективов - демонстрируем свою полную некомпетентность, - насмешливо поддакивает Богомолов.

- Ну знаете ли, Денис Давыдович, за такие шутки надо уши обрывать! Констатирую, что с моей подачи заварилась слишком крутая каша. И теперь надо ее как-то расхлебывать.

Кстати, что это там пишет наш уважаемый ученый секретарь?

- Товарищ Моторин, а что вы там пишете?

- Как что? Протокол заседания.

Он что, с ума сошел?

- А вам не пришло в голову, что заседание уже закончилось?

- Но ведь вы не объявили конец.

Лиегис тут же возбуждается.

- Протокол? Вы заносите в протокол все наши бредни? Да вы с ума сошли!.. Кстати, Андрей Иванович, а с чьей подачи данный вопрос оказался в повестке дня?

- С моей, Константин Эдуардович, - отвечаю ему в тон.

- Ну и глупо. Надо было сперва обсудить в кулуарах.

Злюсь.

- В кулуарах, в будуарах!.. Тебе не кажется, что скоро вся наука будет делаться в кулуарах?

- По-твоему, лучше, если завтра весь институт встанет на уши?

Дорофеев внимательно смотрит на нас обоих.

- Это я настоял на том, чтобы вынести данный вопрос на обсуждение ученого совета. И знаете для чего? Для того, чтобы эта история не превратилась в легенду, а стала научным фактом.

Лиегис фыркает.

- Теперь она даже запротоколирована...

- Нет, Константин Эдуардович, - вдруг произносит Моторин, - я, разумеется, не записал в протокол ни слова. У меня есть вопрос к товарищу Дорофееву. Скажите, Николай Евгеньевич, а зачем вам лично так необходимо было вынести эти рисунки на обсуждение ученого совета? Ведь вы к этой истории непричастны, - и бросает многозначительный взгляд в сторону Лиегиса.

А этот Моторин-то - гусь! Я уже не впервые замечаю, что он при любом удобном случае пытается дискредитировать Дорофеева в моих глазах. И на тебе - прямой выпад. А ведь очень удобный случай...

Дорофеев бледнеет. Лиегис морщится, как от зубной боли ему неприятно, и эта реакция сбивает Моторина с толку. Он, кажется, надеялся, что Костя его поддержит. Дурак. Костя, разумеется, оберегает свое реноме замдиректора по науке, но не настолько, чтобы поддерживать конъюнктурщиков.

Надо как-то сгладить остроту момента. Интонации - только официальные!

- Сергей Дмитриевич, вы, кажется, говорили мне, что в те полтора часа система выводила какие-то файлы на магнитную ленту.

Заодно даю понять Моторину и Лиегису, что беру на себя часть ответственности за вынесение вопроса на обсуждение.

- Да, если товарищ Никешкин меня правильно информировал.

Все, теперь мне следует полностью взять инициативу на себя.

- Товарищ Лебедев, будьте добры, сядьте поближе... Скажите, выводилась ли какая-либо информация на магнитную ленту в процессе аварийного функционирования системы?

Лебедев молчит.

- Мы ждем ответа.

Дорофеев смотрит в пол и кривит губы.

- Да, выводилась, - наконец выдавливает из себя Лебедев.

- Где эта лента сейчас?

- На стеллаже. Но, к сожалению, на ней ничего нет. Вернее нет той информации, которая выводилась позавчера.

- Вот как. И куда же она делась?

- Андрей Иванович, - Лебедев умоляюще поднимает глаза, я - идиот! Понимаете, это была лента с резервной копией системного диска. Машина ее испортила, я испугался скандала и сразу после того, как машина остановилась, перезапустил систему и вывел на эту ленту системный диск... У меня и так последнее время одни неприятности, а тут... В общем, идиот!

Так вот она, разгадка загадочного поведения Лебедева!

- И вы сказали об этом Дорофееву только сегодня утром?

- Да. Мало того, я попросил его отдать мне рисунки, либо их уничтожить.

- Почему?

- Да потому, что никаких доказательств того, что эти рисунки не состряпаны мной, у меня нет! Была бы лента ладно. А рисунки - это ерунда.

- Но теперь-то выяснилось, что не ерунда.

- Выяснилось, что я решаю этюды в рабочее время, да еще с привлечением подпольных шахматных программ.

- Но вы-то сами как оцениваете происшествие?

- Не знаю... Работали три программы: моя, Никешкина и шахматная. На экране, естественно, была доска. Каким образом вывелись рисунки, я понятия не имею! Может быть в памяти осталось что-то от распознавателей образов из команды Геннадия Ивановича... Все это как-то скрестилось...

- У нас все вытирают за собой! - стонет Курицын.

Испугался, что интеллект ляжет пятном на его репутацию...

- Так, - делаю решительное лицо и кладу ладонь на стол. Вот что: через пятнадцать минут кассета с той магнитной лентой должна лежать здесь. Возможно, есть способ восстановления старых записей. Вы меня поняли?

Лебедева будто волной смыло.

- Картинки прошу собрать и передать мне... Все?

- Шесть штук, - Дорофеев протягивает стопку.

- Вот и отлично. Ну, что же, коллеги, пора закругляться. Время - к десяти, да и, если говорить честно, мы не очень готовы обсуждать вопрос на содержательном уровне. Однако, имеется аспект, который нуждается в немедленном обсуждении. Как известно, ученый совет является, так сказать, законодательным органом института, и от того, какую позицию мы займем, многое зависит. Мы должны выработать некую линию поведения. Шила в мешке не утаишь, и стараниями товарища Никешкина происшествие непременно станет, если уже не стало, достоянием гласности. Но дело даже не в этом. Дело в том, достаточно ли у нас оснований, чтобы обсуждать вопрос серьезно, то есть считать, что данное происшествие имеет то или иное научное значение. Если да, то необходимо предпринимать какие-то усилия для изучения феномена, а если нет.., то нет. Но если все-таки да, то решение нужно принимать сейчас. Какие будут мнения?