Владимир Дрыжак - Ведро лягушек

- Вы ошибаетесь, - вдруг тихо произносит Голубин.

Все лица синхронно выражают изумление и поворачиваются в сторону сидящего возле дальнего края стола Алексея Дмитриевича. Я тоже поворачиваюсь и, видимо, мое лицо тоже выражает удивление, но по другому поводу.

Дело в том, что за последние полтора-два года я слышал голос Голубина на заседаниях не более двух раз, да и то в ситуациях, где он вынужден был отвечать на прямой вопрос.

- В каком смысле - ошибаюсь? - Богомолов явно растерялся.

- В прямом. Именно коллаж-то и проблема в этом смысле.

- А почему вы так считаете?

- Видите ли... Я думаю... Да, собственно, я совершенно уверен, что все эти рисунки появились в том или ином виде не более чем за четыре часа до момента их воспроизведения на бумаге.

- В том или ином виде.., - бормочет Богомолов, - в каком виде? Я что-то не понимаю!

- Например, в виде файла на диске, на ленте или в виде массива оперативной памяти.

- А, ну да! Но почему вы так решили?

- Потому что товарищ Лебедев вряд ли настолько тесно связан с редакцией "Вечерней газеты", что ему до шести вечера было известно содержание очередного номера.

Я смотрю на Лиегиса.

Первый раз в жизни лицезрею удалого Константина Эдуардовича в таком озадаченном варианте. Он переводит взгляд с одного на другого и беспомощно хватает ртом воздух. Остальные, и я в том числе, тоже хороши. Наконец, Лиегис находит-таки выход своему удивлению:

- Товарищи! Да что тут происходит?! Это заседание ученого совета или цирковое представление? Извините, но я... Балаган какой-то!

Все начинают говорить разом и никто никого не слушает.

- Товарищи, прошу тишины!

Нестеренко размахивает пачкой "Беломора" и просит немедленно выдать ему спички.

- Товарищ Нестеренко! Алексей Иванович, если хотите курить - курите, но только в форточку. Да тихо вы!

Постепенно все успокаиваются.

- Алексей Дмитриевич, признаюсь, ваши выводы меня несколько огорошили. Объясните, наконец, что вы имели в виду.

- Передайте мне, пожалуйста, все рисунки. Спасибо... Благодарю вас... Вот смотрите - это сидит за пультом Лебедев... Справа - Никешкин, слева - устройство печати, на заднем плане плакат с таблицей команд оператора. Это, несомненно, пультовая - так?.. Что же делает Лебедев? Он что-то набирает на экране дисплея. А что именно?

- Кр де семь, К бе два... Да мало ли что он там набирает!

- Да, а вот сбоку виден столик с телекамерой... Кстати, товарищ Курицын, у вас в пультовой один такой столик?

- Один, вторую телекамеру только вчера привезли... Это что? В шахматы играют?.. - бормочет Курицин.

- Не совсем так, Лебедев набирает текст этюда.

- Какого этюда?

- Шахматного этюда.

- Ах, вот оно что!

Лебедев спокойно сидит в стороне. Его, кажется, все это не сильно волнует.

- Ну, пусть это шахматный этюд. И что из этого следует?

- Из этого следует, что событие, изображенное на картинке, произошло позавчера и не ранее шести вечера, когда стали продавать "Вечорку".

- Ага! Так он взял этюд из газеты! Но может быть, он его раньше знал?

- Это совершенно невероятно.

- Почему?

- Потому что автор этюда - я.

- Вы?

- Я.

Немая гоголевская сцена.

- Господи! - восклицает Лиегис. - Неужели вы, Алексей Дмитриевич, заниметесь подобной ерундой.

- Есть такой грех, - Голубин смущенно улыбается и поглаживает седой пушок на голове.

- А я вашей фамилии не видел под позицией, - вдруг нарушает молчание Лебедев. - Там какой-то иностранец, кажется, Гарда.

- Правильно, дружок! Гарде - шах ферзю - мой псевдоним.

Вот тебе и раз! Кто бы мог подумать, наш уважаемый Алексей Дмитриевич - и на тебе, шахматный композитор.

Да-а-а, Алексей Дмитриевич - это эпоха. В институте он появился, когда меня тут и в помине не было, и представить без него институт совершенно невозможно. Этот маленький незаметный человек за свою жизнь наделал столько, что хватит и на иных десятерых. Куда ни сунусь - везде натыкаюсь на его работы. Сотни статей, три монографии по теории алгоритмов, докторскую не защищал, а получил степень по совокупности работ. Ни разу не слышал, чтобы он гденибудь выступал, но ссылаются на него везде и всюду. Удивительная личность я бы сказал, реликт эпохи титанов математики! А в жизни это добрейший и милейший человек. Его тактичность чудовищна и вошла среди сотрудников в поговорку. Своих аспирантов (а их у него не меньше трех каждый год) именует коллегами и поит чаем за свой счет. Кстати, он был научным руководителем Лебедева и, если мне не изменяет память, это единственный случай, когда его аспирант не защитился... Хм!..

- А вы, Алексей Дмитриевич, не путаете? - произносит Лиегис. - Это точно ваш этюд?

- Как же, батенька, я могу перепутать, если составлял его целый год. Тут уж, извините...

- А скажите, - Лиегис поворачивается к Лебедеву, - вы хорошо играете в шахматы?

- Первый разряд. Был. - Лебедев выпячивает нижнюю губу, раздумывая о чем-то своем. Потом как бы стряхивает оцепенение. - Вы, Константин Эдуардович, подозреваете, что я украл у Алексея Дмитриевича его шахматный шедевр. Спешу вас разочаровать - я и в мыслях не держал, что у него может быть такое хобби.

- Но вы контактируете? - Лиегис выглядит слегка пристыженным.

- Да. Он живет одиноко, и я иногда к нему наведываюсь... Дело-то вот в чем. В тот день я действительно по пути на работу купил "Вечорку" и обнаружил там эту композицию. Она мне понравилась. И уже здесь, в пультовой, когда запустил свой рабочую программу, я решил немного развеяться. У нас на ВЦ существует нелегальная шахматная программа, причем она позволяет начать игру из любой позиции. Я ее вызвал, и, судя по всему, на этом рисунке изображен момент ввода текста этюда.

- Ага! - торжествующе восклицает Лиегис. - Вот вам и разгадка!

- Не вижу никакой разгадки, - говорит Богомолов. - Кем созданы эти рисунки? Кстати, а это точно, что они появились в пол-одиннадцатого?

- Во всяком случае утром следующего дня я держал их в руках, - говорит Дорофеев.

- Следовательно, в течение двенадцати часов максимум, кто-то затолкал эти изображения в машину. Сфотографировал, разграфил, закодировал и ввел. Извините, но даже если мы все сядем за пульты, нам это не удастся!

- Если сделать заготовки заранее - удастся! - Лиегис торжествует.

- А коллаж? Вы умеете делать коллажи? - интересуется Нестеренко.

- Полагаю, что вы, Алексей Иванович, недооцениваете творческий потенциал наших сотрудников. Они и не на то способны!.. Я, разумеется, не имею в виду здесь присутствующих... Вспомните Монну Лизу! Ее лик состряпали всего из шести символов: пробелов, точек, запятых, двоеточий, буквы "Н" и буквы "Ж"! Я был потрясен!

- Монну Лизу мы делали неделю, - произносит Голубин с улыбкой. - А на коллаже, как фрагмент, решение моего этюда.