Игорь Росоховатский - Каким ты вернешься? Научно-фантастические повести и рассказы

«Не разбудить бы…»- думает Алг, отпуская «кокон». Туман проясняется… Так вот что напоминает «кокон» — даже не «кокон», а чувство, которое он возбудил. Спящий в колыбели!

— Видишь, оно не причинило нашему малышу вреда, оно откликается на волны. Это разум!

— Непостижимо, — соглашается второе существо. — Но похоже, что ты прав. Начнем с ним переговоры?

Сигом отступает, стараясь не шуметь. Он думал о лю-дях. Они дали ему и его собратьям все лучшее, что приобрело человечество: ум и силу, законы познания. Но оказывается, они дали еще что-то… Давным-давно не стало среди живых этой женщины и ребенка. И кто мог предполагать, что они оживут воспоминанием и помогут понять чужую жизнь и спасут ее?

Алг видит светлый прямоугольник двери…

— Пожалуйста, — сказал Юлий Михайлович и положил на мой стол несколько листов с формулами и чертежами.

Я сдержал вздох — это не был бы вздох облегчения — и проговорил:

— Очень хорошо. Проверим и передадим заводу. Он был уже у самой двери, когда я остановил его:

— Вы будете сегодня на вечере?

— А вы не против? — спросил Юлий Михайлович и опустил глаза.

Но сделал это он недостаточно быстро, и у меня на миг сдавило дыхание, потому что вряд ли кто-нибудь мог спокойно смотреть в его огромные синие глаза.

— Ну что вы… — поспешно заверил я.

— До вечера, — сказал Юлий Михайлович. — Если успею рассчитать угол взлета, то приду…

Когда дверь за ним закрылась, я облегченно вздохнул.

Я придвинул к себе листы, посмотрел на формулы и чертеж дюранового изгиба в самой верхней части фюзеляжа. Утолщение шло под таким углом, чтобы постепенно гасить поток разреженного воздуха. Решение, над которым девять лучших конструкторов бились два года, было неправдоподобно простым.

Но я знал по опыту, что проверять бессмысленно. Мы затратили два месяца на проверку выведенных им формул топлива и смазок, больше квар-тала весь мой отдел — свыше ста конструкторов, инженеров и техников — проверял конструкцию крыла, созданную им за три дня, — мы не нашли ни малейшей ошибки. Расчеты были безукоризненно точными, как и линии в чертежах.

Я хорошо помню тот день, когда нам вручали награды. Первым в списке был я, потом — мой заместитель, Григорий Гурьевич. Мы старались не смотреть на Юлия Михайловича, а он как ни в чем не бывало вместе с другими сотрудниками подошел поздравить нас. Мне пришлось пожать его горячую руку.

Вместо ответной благодарности я сказал:

— Сейчас вызовут вас.

Это были слова извинения, слова откупа. Нам обоим стало неловко…

К счастью, на сцену для награждения вызвали его, и я поспешил убраться подальше.

Непростительную ошибку совершил мой заместитель. Он пригласил Юлия Михайловича в ресторан отметить премию вместе со всеми нами.

Были уже сказаны первые тосты, выпиты первые рюмки вина. У женщин заблестели глаза и разгорелись щеки, мужчины стали многословнее и непринужденнее, а кресло, оставленное для Юлия Михайловича, пустовало. Моя жена мимоходом спросила:

— А где же твой новый работник?

— Придет позже, — ответил я, надеясь, что он догадается не прийти.

Но он не догадался. Еще не обернувшись, еще только увидев, как изумленно подпрыгнули брови женщин и внезапно удлинились шеи, я понял, кто вошел в зал.

Юлий Михайлович сел в пустующее кресло, и тотчас к его тарелке потянулось несколько рук: начали излучать заботу соседки справа, слева и даже сидящие напротив, через стол, хотя дотянуться оттуда было очень нелегко.

Его тарелка оказалась переполненной, в рюмке янтарился армянский коньяк.

Надо отдать должное Юлию Михайловичу — он делал все, чтобы не привлекать к себе внимания. Но, как часто бывает, это лишь подлило масло в огонь…

Чтобы сбежать от надоевших поздравлений, я решил потанцевать с собственной женой. Но ее кресло за столом пустовало.

— Не видел Лиду? — спросил я у Григория Гурьевича.

— А я свою жену ищу, — засмеялся Григорий. — Она наверняка там же, где твоя. Пошли. Тут в первую очередь его надо искать…

— Почему? — удивился я.

— Увидишь. — Он многозначительно поднял брови.

Мы услышали голос Юлия Михайловича, но самого его увидеть не удалось — он был окружен плотной толпой женщин. Как в каждой толпе, здесь действовал закон любопытства: если кому-то интересно, то и тебе нужно узнать, в чем дело.

Время от времени появлялся кто-то из мужчин и почти силой уводил свою жену, невесту или просто знакомую. Толпа тут же смыкалась, на место ушедшей спешил протиснуться кто-нибудь из задних рядов.

Впрочем, некоторые женщины оставались за столом на своих местах и даже не смотрели в ту сторону. Жена главного технолога окликнула меня и быстро зашептала:

— Ну как вам нравятся эти сумасшедшие? Ее лицо красноречиво говорило: есть ведь и другие! Я хотел было пройти дальше, но она удержала меня за рукав:

— А правду говорят, что он неженатый?

— Сущую правду, — ответил я, делая «непроницаемое лицо».

Юлий Михайлович заметил нас и явно обрадовался предлогу уйти от поклонниц. Он протиснулся сквозь живые ряды, подхватил нас под руки и, говоря о чем-то, кажется, о художниках средневековья, потащил к выходу из зала. У колонны быстро распрощался, пробормотал извинительные слова насчет того, что очень жаль уходить, но нет времени, и исчез.

— А где Юлий Михайлович? — почти одновременно спросили невесть откуда взявшиеся наши жены.

Мы переглянулись, и они по извечной женской тактике вместо обороны бросились в атаку:

— Никогда вас не дозовешься! Никакого внимания. Только и знаете, что болтать о своих делах или о политике…

Конечно, после этого нам было уже не до упреков, и мы перешли на нейтральные темы. Жены стали снисходительнее…

Когда уходили домой, Лида будто невзначай обронила:

— Никогда не думала, что среди твоих подчиненных есть такой человек…

Ей не надо было объяснять мне, о ком идет речь. Резче, чем хотелось, я заметил:

— Он не человек, а сигом. Это существенно, Она не могла не возразить.

Более того, Лида с радостью воспользовалась случаем, чтобы подчеркнуть противоречивость моих суждений. Ведь, по ее словам, я говорил каждый раз только то, что мне было выгодно.

— Си-гом — синтезированный человек, все равно человек. Ты утверждал, что все человеческое в них сохранено и усилено, что главное в разумных существах не вещество, из которого они состоят, а образ их мышления… Чему это ты так ехидно улыбаешься? Смеешься над самим собой? Я могу совершенно точно пересказать все, что ты тогда говорил…