Игорь Росоховатский - Каким ты вернешься? Научно-фантастические повести и рассказы

«А для чего все это?» — подумал сигом и удивился и внезапно возникшей мысли, и особенно тому, что она возникла здесь, сейчас, когда надо было в первую очередь разведать, не таятся ли опасности, угрожающие ему. Он спросил себя: «Все это? Что я подразумеваю под всем этим? Чужое море, чужую почву?» Но он хитрил с собой. Он знал, что все — это все: не только эта планета, но и Земля, и Солнце, и Вселенная, и он сам, потому что для себя он важнее, чем Вселенная.

«Для чего все это и есть ли в нем какой-нибудь смысл?»

И когда сигом понял, что от неуместного сейчас вопро-са не уйти, он начал рыться в колоссальных, четко разграниченных отделах памяти, пытаясь найти готовый ответ, заложенный туда людьми. Он находил там миллиарды сведений о самых разных вещах. Люди дали ему много готовых ответов, но этого, важнейшего, не дали. «Может быть, я и нужен для того, чтобы найти ответ?»

«Чепуха! Ненужные, бесполезные мысли! Я становлюсь похожим на старика или на юную глупую девушку, сидев-шую часами у окна и кого-то безуспешно ждавшую. Ее личность ни в кого не записали, не стоило…» Он вспомнил, как она ушла, стуча каблучками, словно яростно вколачивая гвозди в чью-то судьбу. И еще вспомнил двоих — дождавшихся друг друга, мужа и жену, — с бутылками молока в правой руке и сырками в левой. Они одновременно подошли к двери подъезда, одновременно остановились, одновременно положили на свои бутылки сырки, чтобы взяться за ручку дверей. И при всем при том ссорились, повторяя слова, которые уже много раз говорили друг другу.

Он вспоминал мечущихся, отчаянных, верящих, бесстрашных существ, горы, острые, как пики, и горы нежно округлые, поросшие лесом; подернутые дымкой равнины.

И думал: «А для чего все это? И то, что появились мы, сигомы? И то, что мы разлетелись по всей Вселенной? И что переделываем себя, находя все более удачные варианты? Мы пришли к тому, что начинаем менять свое состояние и форму, воссоздавая себя из сверхплазмы: то объединяясь в единый могучий мозг с единым опытом, то опять распадаясь на отдельные клетки-личности. И мы продолжаем накапливать опыт, хоть у нас его и так достаточно, — мы хотим знать все возможные варианты Вселенной. И мы каждый раз переделываем себя в соответствии с накопленным опытом. А для чего? Может быть, когда-нибудь, где-нибудь это уже однажды было и мы — лишь повторение? И не на этом ли пути надо искать ответ?»

«Но у меня же есть четкая цель, четкая программа: в первую очередь исследовать эту планету. А я занят бесплодными размышлениями, которые вряд ли когда-нибудь пригодятся…»

Чужие птицы, похожие на чаек, стремительно черкали по волнам, как камни, пущенные умелой рукой. И он вспоминал людей над морем. Там блестели волны — сначала вдали, тускло, затем блеск усиливался, становился резче, бежал по ряби, переливаясь и позванивая, — и вот уже развернулась и легла невесомо лунная дорожка, по которой все мечтали уйти далеко-далеко и никто никуда не ушел…

«Как же мне вырваться из этого состояния, в которое погружались ленивые, слабые духом животные? Оно недостойно меня. Недостойно разума, который предназначен руководить действием!»

Сигом уговаривал себя встать, заняться делом — и не мог.

Смотрел на море, на небо без облаков и думал, думал, как будто важнее этого занятия ничего не было.

Такое с ним случилось впервые, и сигом уже начал не на шутку тревожиться. Конечно, он мог бы включить Систему Высшего Контроля и стимуляторы воли, но ему не хотелось прибегать к этим крайним средствам. И кроме того, было очень приятно сидеть так, без видимого действия, смотреть, вспоминать, размышлять…

В его памяти всплывали формулы и законы, ноты и стихи, обрывки чьих-то биографий и открытий, ощущения, пережитые кем-то… В нем жили тысячи людей, разделенные полочками и перегородками. А теперь перегородки прорвались, и все эти разные люди словно вступили в бессвязную беседу друг с другом.

И снова выплыл вопрос, на который люди не нашли ответа и оставили эту задачу сигомам…

«А для чего они жили и создали меня? Для чего любили, ненавидели, рожали, уничтожали себе подобных, мучились и умирали? Кто-то сказал короче: «Они рождались, мучились и умирали». Для чего? Я могу отмахнуться от этого вопроса. Но тогда я не узнаю: для чего я? Есть ли во всем этом какой-нибудь смысл или мне предстоит его придумать? Или же то, о чем я думал раньше, — это преддверие единственного ответа и не нужно искать другой? А может быть, я пытаюсь найти что-то в хаосе, который является ответом сам по себе, и, если я выделю в нем что-то, то выделю это лишь для себя, и только для меня это будет верным. Можно ли найти путеводный луч во вспышке взрыва, состоящего из лучей взбесившихся молекул и атомов? Кто сумеет отыскать главную ноту в галактическом шуме? Возможно, даже мои поиски окажутся неорегинальными и неразличимыми нотами в общем шуме и хаосе, состоящем из сплошного поиска?

Впрочем, я впадаю в другую крайность. Ведь в шуме морских пучин существует главная повторяющаяся нота. Определенные причины порождают взрыв, и взрыв, в свою очередь, что-то порождает. Разве я когда-то, очень давно не убеждался тысячи раз, что даже за очень сложными поступками людей, которые казались случайными и необъ-яснимыми, скрыты вполне определенные побудительные мотивы? Их оказывалось не так уж много, во всяком слу- чае не намного больше, чем букв в алфавите, из которьх люди складывали бесконечное количество слов, — иногда, чтобы прикрыть, а иногда, чтобы вскрыть эти самые мотивы.

Возможно, так и во Вселенной удастся отыскать не-сколько главных причин развития, главных стимулов и, держась за них, как за путеводные нити в лабиринте, прийти к единственному ответу? Или же ничего не выйдет, и, дергая за эти нити, я уподоблюсь мухе и еще больше запутаюсь в паутине сомнений?»

Сигом почувствовал, как раскалывается голова от бес-плодных попыток узнать то, чего он еще не мог узнать, предугадать исход эксперимента, в котором сам участвовал.

И он поступил так, как поступил бы на его месте человек: встал, стряхнул оцепенение, как паутину. Сразу вспомнил программу на ближайшие часы, ведь сам составил ее: исследовать сначала морское побережье, затем море, постепенно погружаясь на все большую глубину.

Кричали птицы, но он уже не прислушивался к ним, сверкали волны и небо.

Упрятанные в глубины памяти, пульсировали старые вечные вопросы. Но он вырвался из круга бесплодных мудрствований и торжествовал победу.

Сигом осмотрел берег, ощупал его локаторами, включил гамма-видение.

Сделал шаг, другой по четко выверенной траектории… И стал машиной…

Люди и сигомы. От автора… 3.

Нерешенное уравнение. Научно-фантастический рассказ… 5.