Евгений Велтистов - Мир приключений. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

— Так это ж на Сахалине! — воскликнула мать. — Наверное, я рассказывала тебе про свое детство, когда ты был совсем маленьким. Тебе запомнилось, и ты увидел это во сне.

Карен не помнил, чтобы мама рассказывала ему про Сахалин, но на всякий случай попросил:

— Расскажи еще раз.

— Съешь омлет, расскажу, — заявила она и, воспользовавшись случаем, пододвинула сыну тарелку.

Он нехотя взялся за вилку.

— Было это… ой, давно было! — махнула она рукой. — Твой дедушка, мой отец — инженер по рыбной промышленности. Жили мы в Москве, но в тот год его послали на Сахалин, возглавить рыбные промыслы. Он взял с собой и нас с мамой. Все-то мне было там в диковинку — и тюльпаны на сопках, и сами сопки, и японские хижины с раздвижными дверями, и типичные для тех мест бесхвостые кошки, и даже огромные черные крысы на свалке. Но больше всего меня притягивало Японское море, удивительная прозрачность его глубин. Я забиралась на самый конец мола и подолгу смотрела в воду. Метровые крабы, морские звезды, осьминоги… чего там только не было. Я каждый день бегала к отцу на работу…

— А дедушка сердился на тебя и однажды дал тебе затрещину, — вставил Карен.

Мать застыла с открытым на полуслове ртом.

— А вот этого я тебе наверняка не рассказывала. Откуда ты знаешь?… Дедушка тоже не мог сказать — он давно умер и видел тебя только новорожденным.

— Не помню, — небрежно пожал плечом Карен и, сдувая пенку с остывшего какао, отхлебнул глоток.

— Он действительно ударил меня… впервые в жизни. Я забралась на электрического ската на глазах у столичных кинооператоров и сильно порезала ногу о его плавник.

— Так, значит, это был электрический скат…

Карен смотрел на мать удивленно, будто видел ее впервые. Затем сорвался с места и повис у нее на шее.

— Что с тобой? — удивилась она.

— Я никогда-никогда не думал раньше, что ты тоже была маленькой… Как странно.

— Что ж тут странного? Все сначала бывают маленькими, а потом постепенно делаются взрослыми.

— Ты была ужасно смешной девчонкой, — сказал Карен. — С такой, как ты, я бы, наверное, подружился.

— Ах ты, негодник! Снова рылся в моем альбоме и наверняка перепутал все фотокарточки.

Вечером, когда мать, присев на корточки у постели, ласково желала Карену Приятных снов, он, обычно старавшийся удержать ее подольше, пробормотал притворно сонным голосом:

— Спокойной ночи, мамочка. Очень хочется спать. Оставшись один, он тотчас уселся по-турецки и стал ждать.

В комнате было тихой по пустым ладоням гулял легкий ветерок из открытой форточки.

— Не дури, — шепотом потребовал Карен. — Слезай с головы. — Ответа не последовало. — Ну, кому говорят? Хочешь, — чтобы маме всю правду рассказал? И не только маме. Папа у меня знаешь какой! Он тебе…

Тут ладони его мягко спружинили, и на постель спрыгнул двойник.

— Так-то лучше, — удовлетворенно сказал Карен с мамиными интонациями в голосе.

— Ну, что тебе от меня надо? Я ведь исполнил твою просьбу, ты побывал в прошлом.

— Еще хочу! Еще. Маленькую маму покажи.

— Понравилось?

— Не твое дело. Покажи!

— Ты мною не командуй, а то я ведь и обидеться могу. Исчезну, и больше уж ни за что не дозовешься.

— Ну, покажи, очень тебя прошу.

Двойник вздохнул, и комната исчезла. Карен оказался посреди пшеничного поля, вокруг которого темнел хвойный лес. Поле перерезала проезжая дорога. Она вела к деревушке, видневшейся невдалеке.

Сквозь стройные усатые колосья кое-где синели васильки. Воздух, накаленный жарким солнцем, будто застыл, изнуренный неумолчным стрекотом кузнечиков, шуршанием стрекоз, тоненьким и въедливым жужжанием одурманенных зноем мух.

И вдруг неподвижный ландшафт ожил: по дороге торопливо шла девочка. Она прижимала к себе корзинку и то и дело заглядывала в нее. Когда девочка приблизилась, Карен узнал в ней маленькую маму. Но выглядела она года на два постарше, чем тогда, на берегу моря.

Девочка прошла мимо, едва не задев его, — она явно спешила.

— Даже не взглянула в мою сторону, — обиженно сказал Карен двойнику.

— Так ведь она тебя не видит, — резонно заметил тот.

— А я хочу, чтобы увидела, — потребовал Карен, и тотчас перед ним возникли сандалии, в которых он обычно гулял во дворе.

Карен надел сандалии и топнул, чтобы убедиться, что он живой, из плоти и крови. Пыль, серой пудрой покрывавшая дорогу, взметнулась из-под ног в воздух.

Карен хотел было окликнуть девочку, но не сразу сообразил, что эту босоногую девчонку в сарафанчике и с длинной косой зовут так же, как его маму.

Он нагнал ее, заглянул в корзинку и спросил:

— Что там у тебя?

— Не твое дело, — ответила девочка, исподлобья взглянув на него, и плотнее прижала к груди корзинку.

— Не бойся, не отниму, — заверил ее Карен. — Покажи.

— Станешь издеваться, как все? — спросила она сердито, раздумывая, показать или не показать. — Ворона у меня.

— Ну да? — Он потянул корзину к себе, тут же забыв о времени, разделяющем их, и о том, кто есть кто. — Живая?

— Живая. Вот. — Девочка откинула марлю, прикрывавшую корзину, и Карен увидел настоящую ворону, завалившуюся на один бок. — У нее лапка сломана. — Девочка шмыгнула носом, готовясь зареветь.

Они были очень похожи друг на друга, мальчик и девочка, шагавшие бок о бок по притоптанной траве между колеями сельской дороги, но не сознавали этого.

— Где ты ее нашла?

— Неважно. Мы здесь на даче. Она прожила у меня все лето, привыкла к нам. Когда мы обедали, она ходила вокруг стола, разевала клюв и попрошайничала. А когда я каталась на велосипеде, она сидела у меня на руле, гордо так. Она совсем ручная. И немножко нахальная. Все время пыталась отнять кость у Домбика.

— А это кто?

— Собака наша. Спаниель. Он злился на нее, огрызался, но не трогал. А сегодня не удержался и вот… перекусил лапу. — Девочка заплакала.

— Куда же ты с ней теперь?

— В соседний поселок. Там, говорят, ветеринар есть. Только далеко, километров десять отсюда.

— А почему пешком, а не на велосипеде?

— Шина спустила. И потом, на велосипеде трясет по такой дороге, ей было бы больно.

— И ты дойдешь? — удивился Карен.

Девочка зло посмотрела на него и прибавила шагу.

— Отстань. Мне некогда.

Карен остановился и долго смотрел на мелькавшие босые пятки, на деловито раскачивающуюся косу. Он не заметил, как снова стал невидимым.

Уже дома, на своей постели, Карен обратился к двойнику:

— Теперь, если я спрошу маму, помнит ли она мальчика, приставшего к ней на поле, что она мне ответит?

— Ничего. Она забыла о тебе, как только ты отошел.

— А ворону ей вылечили?

— Вылечили.

— Давай еще куда-нибудь махнем, — вошел во вкус Карен.

— Так ведь ты — болтун. Ты все матери рассказываешь, а это уже полное нарушение всяких правил. Люди не должны знать, что у них есть двойники, разгуливающие во времени.