Александр Заревин - Одинокие боги Вселенной

— Сынок, — сказала мама, — ты не будешь сердиться? Я сняла немного денег с одной из твоих сберкнижек на предъявителя и вот слегка прибарахлилась…

— Ну что ты, мама… О чем речь? Нам давно надо было так сделать!

— Ф-фу-х, камень с души… Юра, а сейчас я хочу тебя познакомить с одним человеком… В общем… он живет теперь здесь. И я его люблю. Коля, выходи, познакомься с Юрой.

Из другой комнаты, кажется, даже с балкона, вышел мужчина: не низкий и не высокий, не молодой, но и не старый, не то чтобы лысый, однако и кучерявым его назвать было трудно, — в общем, мамин сотрудник, а теперь, судя по всему, мой новый папа. Да-а… Неисповедимы пути Господни… Ну, что же делать, мама у меня тоже человек. Придется привыкать и мне.

Пока собирали на стол, я поднялся к Мишке, вернее, к его родителям, Мишка все еще лежал в ташкентском госпитале. Дома была только Мишкина мама. Она, конечно же, мне обрадовалась, но потом заплакала, причитая о Мишке: мол, лежит ее ненаглядное дитятко, весь израненный, неухоженный, может быть, даже голодный, и никто его не пожалеет, хорошо, хоть ногу ему не отрезали, но осколком раздробило колено, калека теперь на всю жизнь. И заплакала надолго, не слыша больше моих утешений.

— Что же вы к нему не съездите? — спросил я.

— Ездила уж один раз, — сквозь рыдания ответила она. — Неделю возле него дежурила, тяжелый он тогда был. Вообще бы от него не уезжала, да деньги кончились.

— Теть Вера, может быть, мы вместе к нему смотаемся?

— И рада бы, да еще долги не раздала.

— Да Бог с ними, деньги у меня есть. Съездим?

— Юрочка, сынок, это очень дорого.

— Так ведь не дороже денег, теть Вера. Мишка у меня единственный друг, а у вас — единственный сын, поехали!

— А много ли у тебя денег?

— Двадцать тысяч хватит?

— Ты не шутишь, Юра?

— Разве это тема для шуток? Знаете что? Мне только в военкомате на учет встать и паспорт получить, и поедем, хорошо?

— Хорошо, сынок. Спасибо тебе, Юрочка! Дай Бог тебе здоровья! Всю жизнь за тебя молиться буду, сыночек ты мой, соколик…

Как ни спешил я, билеты на Ташкент смог купить только через десять дней. Самолет вылетал из Минвод, и мы с Мишкиной матерью добирались туда на такси, да еще на ночь глядя, потому что рейс был утренний и с утра мы бы не успели. Я отдал тете Вере тысячу рублей, чтобы она не очень от меня зависела, и весь полет продремал, даже не выглянув в иллюминатор. В Ташкенте, снова наняв такси, мы сначала заехали на базар. Тетя Вера купила там… Да проще рассказать, чего она для Мишки не купила, и только после этого мы поехали к нему. Местные таксисты в госпиталь, видимо, народу перевозили немало. Водитель, мужик лет тридцати пяти, в тюбетейке, только уточнил:

— В госпиталь? — И больше не проронил ни слова.

Мишку мы нашли во дворе. Он сидел на скамейке в тени, по-моему, акации и, отчаянно зевая, пытался читать какую-то книгу. Одна нога его была выпрямлена, вторая полусогнута, рядом прислонены костыли — мне даже показалось, что вернулся 1978 год и мы еще не служили. Скромно переждав в сторонке, пока мать его исцеловывала, я подсел сбоку, и мы с ним, тоже обнявшись, расцеловались. Тетя Вера успела сунуть Мишке огромную гроздь винограда, а он попытался всучить ее мне.

— Ну, как ты? — спросил я, отщипывая ягоду.

— Нормально, — ответил Мишка. — Ты как?

— А что я? У нас не стреляли. Тебя вот долго еще лечить будут?

— Вряд ли… Мало-мало подштопали — и гуляй.

— Комиссуют?

— Наверное. Какой из меня теперь служака? Слава Богу, что упросил ногу не отрезать. Ведь гады «духи» аккурат коленную чашечку прострелили…

— Больно? — поинтересовался я.

— Сейчас — если только потревожить, а сначала… Ну, да все позади! — Мишка оглянулся на мать, смотревшую на него круглыми глазами. — Вот уж кого я не ожидал в гости, так это вас! Как добрались?

— Да это неважно, — сказал я. — А все-таки, когда тебя теперь выпишут?

— По-моему, они рады будут меня выпихнуть. Все, что могли, они уже сделали. Остальное — вопрос времени. Вот если мать за меня похлопочет да еще возьмет ответственность на себя — хоть сейчас выпишут.

— О! — обрадовался я. — Теть Вера, на вас вся надежда. Будем его забирать или нет?

— Господи! Конечно же! Сейчас и побегу! — Она чмокнула Мишку в щеку и встала. — Где главврач? В общем, ждите.

После ее ухода я поинтересовался:

— Как это случилось?

— Обыкновенно. Старлей, мудак, погнал нас на пулемет, сволочь. Полроты под высоткой положил. Только что «За Родину! За Сталина!» не орал. Ну да хрен с ним. Сашку Черкасова жалко. В грудь его садануло. У меня на руках умер. Когда тащил его, и меня зацепило. Не нравится мне эта война, Юрка! Казалось бы, прогнали землевладельцев, бери землю и обрабатывай, а крестьяне ихние вместо сохи за автомат хватаются. Мне сначала все это диким казалось, потом поймал себя на мысли, что начинаю их всех ненавидеть. И богатых, и бедных, все они — мразь. Нельзя так, не по-нашему. Помнишь «Белое солнце пустыни», там Сухов говорил: «Восток — дело тонкое…» А знаешь, в чем тонкость? Кланы у них. И один клан у другого в подчинении или враждуют друг с другом. Чтобы социализм там построить, надо их всех под корень вывести… Это же дичайшее средневековье, а мы к ним с нашим аршином. Не доросли они до социализма. Жалко ребят наших. За что гибнут? Вот Сашка, к примеру, — за что? За социализм, который им не нужен? За идею, которую они понять не хотят? А наши? Думаешь, чего я больше всего боялся? Смерти? Нет. Больше всего я плена боялся! Потому что и замполит, и особист наш намекали постоянно, что плен приравнивается к измене Родине. Отбили мы как-то ребят наших, так их тут же всех в особый отдел, в Союз — и в зону. Ходили слухи, что по десять лет каждому досталось. За что? Неправильная это война, не выиграть нам ее. Тут, кстати, у всех, кого комиссуют, подписку берут о неразглашении. Все втихаря, чтобы население советское не волновать. Радио врет, телевидение — тоже, все врут. Разве это война? Кому верить?

— Мишка, я же тебе говорил!..

— Откуда я знал? Нас же чему учили? Партия сказала «надо», комсомол ответил «есть»! Только я подозреваю, что в партии у нас измена: не то эсеры власть у большевиков потихоньку отобрали, не то кадеты какие-нибудь. Черт-те что творится. Под наши лозунги маскируются, а политику гнут антинародную.

— Мишка, Куб утверждал, что вскоре коммунистов скинут. Война — это их лебединая песня.

— Юрка, ты мне это прекрати! Вот такие, как твой Куб, сейчас и у власти! Ленина забыли! Идеалы хоронят… Одно только с Лениным общее — отчество одинаковое. Эх вы!

— Ты спокойнее, главное. Я власть не захватывал и никогда не захвачу. Нужна она мне, как зайцу стоп-сигнал. Но что в Союзе творится!