Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ

«А. Середнячки».

«Б. Подающие надежды».

«В. Зануды, но талантливые».

«Г. Просто зануды».

«Д. Люди с блеском, но бездарные».

«E. Просто бездарные».

«Ж. Просто талантливые».

Список: «Е. Просто бездарные» делился на два подсписка: «Молодые бездарности» и «Бездарности пожилые». Почти все молодые бездарности входили также в список:

«З. Лица, от которых нужно избавиться», за исключением нескольких счастливчиков, из фамилий которых образовался список с юмористическим названием:

«И. Нужники»,

то есть нужные, в силу родственных или дружеских связей, люди. Пожилые бездарности в список «З» не входили из соображения гуманности: директор намеревался терпеть, пока они не выйдут на пенсию, и гордился своим великодушием – втайне от сослуживцев, но громко в кругу друзей. Кроме того, директор имел списки:

«К. Сотрудники со странностями».

«Л. Склочники».

«М. Неизлечимые шизофреники».

«Н. Опасные циклотимики».

и ряд других.

Из лиц, которые числились сразу по нескольким спискам, следует упомянуть покойного доктора наук Несгибайло. Он проходил по спискам «В», «З» и «М» одновременно.

Списки составлялись на основе пристальных глубоконаучных, а поэтому безошибочных наблюдений; и случаев, чтоб сотрудник, внесенный в один список, впоследствии был переведен в другой, не наблюдалось.

Исключение составлял один Верещагин. Как было указано выше, сначала он числился в списках «Ж» и «И», потом в списке «А», еще позже – в «К». Теперь директор вычеркнул его из списка «З».

Больше о директоре пореловского научно-исследовательского института керамических сплавов я не знаю ничего.

С одним человеком вот что приключилось: лег он спать и увидел такой сон: будто идет по улице в хорошем настроении, но тут вдруг подскакивает какой-то субъект и с размаху вонзает ему в живот огромный-преогромный нож.

И снится дальше этому человеку, как он бегает по улицам, вопит что есть мочи: «Спасите! Помогите!», у него из живота огромный-преогромный нож торчит, а люди проходят мимо, ничего не желают видеть и слышать, торопятся по своим делам.

Просыпается этот человек весь в холодном поту. «Фу! – думает, передергиваясь. – Какой кошмар! Слава богу, что кончился». А утро – яркое, радостное, вся комната залита солнцем, ночной страх мигом рассеивается, человек улыбается и думает: «Как прекрасна жизнь! В такое утро грех валяться. Ну-ка, быстрей вставать!» сбрасывает с себя одеяло и вдруг видит торчащий из живота огромный-преогромный нож.

«А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а, – кричит человек, – а-а-а-»

Строчка кончилась.

А еще вот какая история была. Один юноша занимался спортом. Занимался себе и занимался – бегом на длинные дистанции, без особо выдающихся успехов. А потом вдруг влюбилась в него одна девушка и так стала боготворить его, так восторгаться, что он почувствовал себя просто другим человеком. Любовь окрылила его, вдохновила, зажгла, прибавила сил, и на очередных ответственных соревнованиях он пробежал дистанцию как метеор. К всеобщему изумлению занял второе место. «Ну ты и дал! – говорили ему тренеры. – Кто бы мог подумать! Молодчага!»

Серебряную медаль к его груди привесили. Вот какие чудеса делает любовь.

А первое место занял спортсмен, который накануне сказал своему приятелю, что жена у него стерва и шлюха. Так прямо и сказал. И еще много других неприятностей он имел в жизни. Но золотая медаль досталась все же ему.

Потому что он хорошо бегал. Никуда не денешься

«Царство Божье внутри нас», – сказал Иисус. Это надо понимать в том смысле, что человек должен рассчитывать в основном на внутренние резервы.

Давно притч не было. Слушайте. Лев и заяц нашли пирожок. И стали спорить, кому съесть. «Он с капустой, – уверял заяц. – Значит, должен съесть я». – «С мясом, – возражал лев. – Я съем».

И решили: кто прав, тот и съест. Разломили – с капустой. Но лев все равно съел пирожок. «Несправедливо! – закричал заяц. – Ведь прав я! Я прав!»

«Ты прав, – согласился лев. – А я – лев».

Опять-таки: царство Божье внутри нас.

Перемены будоражат. Дорога пробуждает надежду. Поезд приходит издалека, он стоит в Порелове только пять минут. Это очень хорошо. Как можно меньше в Порелове! Верещагин шумно распахивает дверь купе, с громким! стуком ставит на пол чемодан, магнитофон, решительным шагом идет в туалет. Там он запирается, закуривает, смотрит в зеркало. В выражении его лица есть что-то победоносное, он сам замечает это и доволен. Хорошее лицо, говорит он себе. В дверь туалета начинают стучать. К Пеликану он войдет именно с этим лицом. Не как бедный родственник, не проситель – в конце концов, он не кто-нибудь, он – Верещагин, черт возьми… А в дверь стучат. Начать все сначала, говорит он себе, минувшие годы – гниль и болото, – вот как он определяет теперь свою прошлую жизнь. Застой! Он шел на поводу. Он плыл по течению. Теперь будет иначе, решает он. Он засмеется Пеликану в лицо, если тот; предложит ему плохое место. Он потребует нормальных научных условий. Он займется, наконец, своим Кристаллом. Он скажет Пеликану: слушай, ты…- именно! этим тоном и на «ты»… В дверь стучат уже изо всех сил. Он скажет Пеликану: время Верещагина пришло, будь счастлив, что ты ему подвернулся… Дверь прямо-таки гнется от ударов. Конечно, я потерял годы, даже десятилетия, но молодость, она ведь до пятидесяти четырех лет. Время еще есть!.. «Да войдите же!» – кричит он, распалясь. За дверью – вопль, Верещагин отпирает – на пороге проводница. «Что вы хулиганите по ночам! – кричит она. – Сами в туалете, а женщине – «входите»!» – «Так ведь я заперся», – оправдывается Верещагин. «Вот я и говорю! – кричит проводница. – Заперлись, а мне – входи. Выходите немедленно, на стоянках пользоваться запрещено!»

Стоянка?

В самом деле: поезд еще в Порелово; оказывается, он еще не тронулся, – Верещагин быстрым шагом уходит из уборной: спать, спать, спать! Набираться сил для новой жизни. В купе – мертвенный синий с потолка свет, на нижних полках – мужчина и женщина – друг против друга, с одинаково открытыми ртами. Веки не вздрагивают, лица синие – можно подумать, с этими людьми кончено. Завтра их можно будет выбросить. Но нет же! Утром они оживут, воскреснут, как ни в чем не бывало рассядутся вокруг столика, вытащат жратву и будут жевать без перерыва до самой станции назначения. Еще и Верещагина примутся угощать – нет уж, дудки! Ни какие контакты с ними Верещагин вступать не будет – они противны ему, он только успел глянуть в их раскрытые рты, как сразу проникся отвращением, – он замечает висящий на вешалке китель: погоны с тремя большими звездочками – полковник… Тем более!