Юрий Антропов - Самосожжение

— Они сейчас отлупят Адама… — озабоченно произнес Мээн.

Но Адама голыми руками было не взять! Он сказал ровным, бесстрастным голосом:

— Все вы маски. Наглядный результат проблемы идентичности. Поясняю для несведущих. Идентичность — это равенство человека самому себе. Цитирую австрийского писателя Роберта Музиля: «Человек — существо, равно способное на критику чистого разума и людоедство».

Гей уловил в толпе масок смятение.

Но и Мээна голыми руками было не взять! Он с восторгом воскликнул:

— Да у меня же этот самый Роберт Музиль на полке стоит!

— Это писатель макулатурный? — спросила Адама какая-то маска, в которой Гей готов был признать секретаршу клуба социологов.

— Это писатель, которого я получил по списку, — строго сказал Мээн. Он посмотрел на Алину и добавил смущенно: — По списку для Бээна… Этого Музиля он брать не хотел. Ставить, говорит, некуда. Все полки забиты… — Мээн перевел взгляд на экран, где секретарша клуба социологов ждала ответ Адама. — И вообще я макулатурой не занимаюсь!

Сбить с толку Адама не удалось, и он теперь говорил, говорил…

— Проблема идентичности… феномен отчуждения… — Гей сквозь ропот масок не все улавливал, но смысл речи Адама ему был ясен, все же коллеги по социологии, как-никак. — Слово и дело распались… пропасти между ними заполнили мнимости, кажимости… фантасмагорические навязчивые видения, сомнамбулические кошмары, составившие содержание сознания, ущемленного мерзостями капиталистического мироустройства…

Гей напряженно вспоминал, кого Адам цитировал, а Мээн победно палец поднял:

— Во, слыхали? Капиталистического мироустройства!.. Так что, дамы энд господа, проблема идентичности есть порождение буржуазного общества.

— Только ли? — спросила язвительно некая маска, в которой Гей почти узнал старую социологиню Шепелеву, самую воинственную обитательницу семейного пансионата в Дедове, похожую на облезлую собачонку.

Адам, закрыв глаза, молчал, как бы пытаясь представить себе все мерзости капиталистического мироустройства, и Мээн, беря в свои руки инициативу, сказал председательским голосом.

— Реплики с места, тем более в анонимной форме, попрошу товарищей энд господ не подавать… — сказал он усыпляюще ровным голосом принципиального человека. — Даже на собрании у нас, на Комбинате, этого себе не позволяют наши труженики цехов и лабораторий…

Почему Адам не назвал источник? — думал тревожно Гей.

Адам встрепенулся:

— Копирайт. Юрий Архипов. «Макс Фриш в поисках утраченного единства». Москва. СССР.

— Макс Фриш?! — встрепенулся и Мээн. — Тоже стоит на полке…

— А этот писатель — макулатурный?

— По списку, по списку!..

И Гею показалось, что Мээн сказал: «Поспи! Поспи!..» и его безудержно стало клонить ко сну, романное действие, то есть действие жизни, явно пробуксовывало, его сбой можно было объяснить разве что хаосом самого приема, ну и так далее.

— Но если говорить о проблеме идентичности, — Адам снова обвел взглядом тех, кто его окружал, — то надо бы упомянуть Федора Достоевского. Еще он отметил в своих романах эти явления.

— Увы, не он первый! — сказал Гей. — Эти явления были зафиксированы в трактатах датского философа Кьеркегора.

— Киркегор, — сказал Адам, — придал подмеченной им драме отчуждения в душе человека универсальные черты, прослеженные вплоть до Сократа…

Маски были словно в гипнозе.

— Собственно, чему тут удивляться? — Мээн слегка расслабился. — На месте Киркегора я проследил бы этот процесс вплоть до пещерного человека. Разумеется, не на нашей территории… Проработал бы этот вопрос. Если бы не текучка. Заела, проклятая! То одно, то другое… Вчера, к примеру, я был директором перерабатывающего завода на Комбинате Бээна, а сегодня, например, я уже управляющий отделением совхоза… Диалектика жизни! — Мээн хохотнул, а Гею показалось, что он хотел сказать нечто другое.

— Какого совхоза, Матвей Николаевич? При чем здесь совхоз? Вы же горняк по профессии!

— Так ведь я к примеру… — Мээн отвел взгляд, и Гей подумал, что Бээн и в цехе не стал долго держать Мээна, такие дела.

Но эта часть разговора только их двоих волновала, и маски опять зашевелились, загомонили, и Адам продолжал:

— Вообще-то Сократ Сократом, но я бы отметил, что в массовых размерах тревожная фиксация разрушения личности началась еще в начале века… Расслоение личности на маски… расслоение неизбежное, если личность хотела выжить, приспособиться… Провозвестник безудержной мимикрии Анатоль Шницлер…

— Толя Шницель! Он тоже на полке!..

— Как и такие корифеи проблемы идентичности, как Гэ Эйзенрейх, Рэ Хоххут, Томас Манн, а также Франц Кафка.

— Ё-моё! Не поверите, все эти ребята стоят на полках если не у меня, то у Бээна! Читающий народ, тэ сэзэть…

— Кстати, насчет Кафки… — сказал Гей.

Адам встрепенулся:

— Кстати, насчет Кафки!.. Сбой перфоленты. Пошла не та информация…

Мээн озадаченно умолк, открыв рот, глаза его остекленели. Происходила перемотка перфоленты. Маски притихли.

Адам вяло улыбнулся и сказал со вздохом:

— В массовых размерах тревожная фиксация разрушения личности началась еще в начале века. Это я уже говорил… Еще в тот период у нее было два аспекта. Во-первых, редукция индивидуума, сведение до уровня ничего не значащей и безгласной пылинки, одержимой и мучимой страхами за физическое бытие и за сохранность индивидуальной свободы. Этот аспект в рамках немецкоязычной литературы ярче всех выразил Франц Кафка.

— Это другое дело! — воскликнул Гей.

— Копирайт, — сказал Адам. — Юрий Архипов. Ну и так далее.

— Молодец, Юра! — сказал Мээн. — Даже иностранный Адам тебя процитировал! Сами допетрить не могут… Может, и Кафка не понимал, чего он выражает, какой такой аспект, — неожиданно вывел Мээн и как бы слегка испугался смелой этой мысли, нечаянно выпорхнувшей из его светлой головы, и выжидательно посмотрел на Гея.

Тот, любя Мээна, промолчал. Только болезненно поморщился и обвел взглядом гостей Алины. Тревога напрасной была, все отличались хорошим воспитанием, а может, еще и образованием, и каждый сделал вид, что слов Мээна даже в природе не было. Впрочем, вовсе не исключено, что все были поражены глубиной образования Мээна — и теперь, сосредоточившись, пытались понять, в чем же сущность этой глубины.

Мээн вдохновился.

— Или, к примеру, взять Мулярчика, — сказал он.

— Кого, кого?

— Извиняюсь… — Мээн поспешно достал из внутреннего кармана пиджака журнал «Иностранная литература», ловко раскрыл его на нужной странице. — Джозеф Хеллер то есть, не Мулярчик! Американский писатель. В этом журнале роман его напечатали. Называется «Что-то случилось». Но этот Хеллер, может, и сам не понял, что же случилось, а наш Мулярчик все объяснил…