Юрий Антропов - Самосожжение

Но у Евы с ее ролью ничего не выходило! Завал на первом же просмотре. На фотопробах. А ведь задание было пустячное. Как бы опережая желание мужа, она должна протянуть ему на блюдце с золотой каемочкой дольки апельсина, скажем, и она протягивает — разумеется, так, чтобы все застолье видело этот ее красивый жест, но Адам и ухом не ведет, будто не замечает этого красивого знака внимания жены, именно так это называется, и берет с другой тарелки без всякого золотого ободка самый обычный, банальный ломтик сыра, ну как вам это нравится? Ева зло и растерянно зыркает в сторону газетчика, похожего на сутенера, заметил он или нет этот некрасивый жест ее мужа, законного Адама, который теперь принародно оплевывал свою законную жену, как заявит потом Ева. Ну и так далее.

Знакомая история. Гей хотел было уйти отсюда, но режиссер-постановщик, подчиняясь воле Адама, повел камеру по кругу, по всему застолью, останавливаясь то на одной физиономии, то на другой, крупным планом конечно, и Гей моментально узнавал гостей Эндэа, людей избранных, разумеется, современную элиту. Каждой твари тут было по паре. Первыми среди первых считались торговцы, бизнесмены, то есть по-нашему если — спекулянты, фарцовщики, жулики. Они ворочали миллионами в любой валюте, они держали в своих руках гигантскую сеть магазинов, складов, баз, отелей, выставок, театров, больниц, игорных и. публичных домов, даже колледжей, с ними дружбу водили и самые сильные мира сего — чиновники разных ведомств. Такие дела. Чиновники эти были уже вторыми среди первых, а может, первыми среди вторых, смотря какое дело намечалось. А уж как фон, как задник жизни, тут была и другая публика — адвокаты и врачи, репетиторы и экстрасенсы, оценщики страховых контор и воротилы автосервиса. Словом, вся интеллигенция того буржуазного пригорода, где находилась вилла Эндэа. То есть вся шатия-братия.

Бедняга Адам! Впрочем, нет. Он уже не страдал, как прежде; он изучал эту публику, он пытался понять, в чем ее корни, в чем сила неистребимая. Будто на кассету магнитофона, социолог Адам наматывал на ус — о чем беседы идут на таких сборищах, пардон, вечеринках. Нет, не только анекдоты, сплетни, упаси боже! Обсуждались и дела, точнее, заключались деловые сделки. По весьма нехитрой схеме: ты — мне, я — тебе. Диалектика жизни. А может, бардак. Эти крылатые бээновские определения были на устах эндэановских гостей. То ли Бээн их позаимствовал, думал теперь Гей, то ли гости Эндэа позаимствовали эти выражения у Бээна. Да, но каким образом все эти мафиози, проститутки и гомосексуалисты могли знать Бээна? Правда, его дети если не учились, то стажировались за границей. Культурный, научный обмен. Дух и буква Хельсинки. Поэтому языки у всех неплохо подвешены. И Гею вдруг показалось, что все гости Эндэа — это дети Бээна. Семейный сбор. Не хватало только папаши…

Но тут к Адаму, виляя бедрами, какая-то дева подошла.

— Вы кто? — спросила она, затягиваясь дымом сигареты. — Писатель?

Ага, отметил Гей, у них не было своего писателя, газетчики — были, хоть отбавляй, а вот писателя не было.

— Он у меня ученый! — сказала Ева как бы даже с гордостью, но и не без презрительности. — Бакалавр…

— Я знаю одного бакалавра, — перебила ее дева не без презрительности, но и как бы даже с гордостью. — Он циклевал полы в моей квартире.

— Вот что делают, проклятые капиталисты… — Мээн глянул через плечо на Гея. — Такого ученого заставили полы циклевать!.. — Он помолчал и сказал презрительно, даже без тени всякой гордости: — Организмы…

— Кто-кто?! — встрепенулась Алина.

— Организмы.

— Это любимое слово Бээна, — добавил Гей.

— Любимое… — Алина не то подтвердила, не то хотела что-то вспомнить.

— Бээн так называет всю эту шатию-братию, — Мээн кивнул на экран, — когда клеймит ее в своих высказываниях.

— Этих людей еще называют посадочными, — сказал кто-то. — Они уже отсидели срок или готовятся отсидеть.

— Но их у нас мало, крайне мало! — воскликнул Мээн. — Так что у нас это явление, прямо скажем, не типичное.

— Их у вас еще называют нужниками…

Дамы сконфузились, полагая, наверно, что это диалектное русское слово является синонимом литературного слова ассенизатор. Дамы полагали, вероятно, что вся эта элита в тюрьмах туалеты обихаживает.

— Совсем не в том смысле понимать надо! — пояснила Алина. — Это когда от кого-то что нужно.

— И всем им что-то нужно?! — удивился кто-то.

— Да, всем. Хотя у всех все есть.

— Не понимаю…

— Диалектика жизни.

— Бардак.

Мээн смущен был этим диалогом и усилил звук телевизора.

Между тем Адам собрался с духом и ответил даме с сигаретой, ответил без гордости и презрительности, но и не без печали:

— Я самый обыкновенный гомо прекатастрофилис…

Даму, однако, слово это заинтересовало чрезвычайно!

— Очень, очень приятно познакомиться… — С дамы тотчас вся спесь сошла. — Господа, господа! Я имею честь представить вам… — Она обращалась теперь к завсегдатаям виллы Эндэа. — Я хочу… как, как вы себя назвали? — спросила она Адама.

Но Адам угрюмо теперь помалкивал, напряженно оглядывая гостей Эндэа, которые окружали его со всех сторон. И когда кольцо совсем сомкнулось, он тихо, но внятно сказал:

— Вы маски, фантомы…

Там, на вилле, возникла немая сцена, почти по Гоголю, а Гей в это время сказал, поморщившись досадливо:

— Ой, ну как же Адам не прав!

— Вполне очевидная ошибка методологии, тэ сэзэть…

Гей вздрогнул, испуганно огляделся, но это сказал не Феникс, а Мээн.

— Какие же это, к черту, маски?! — возмутился Гей, кивая на экран. — Откровенные жулики, вот они кто! Их же за версту видно!

— Значит, маска жулика, раз уж видно издалека.

— Не маска — сущность!

— Жуликами не рождаются…

— Социобиология…

— Да, Сэмюэл Батлер…

— А вы полагаете, что духовность как альтернативный момент в каждом индивидууме должна проявляться?

— Ежели она есть…

— Да она в каждом человеке есть! — взвился Гей. — Только задавлена бывает.

— Интересно кем?

— А вот это вопрос уже социальный, а может, и политический, — сказал кто-то.

— Надо бы избрать президиум и установить регламент, — сказал Мээн.

— Шутка ваша неуместна!

— А я и не шучу… — Он оглядел толпу возле телевизора. — Вон как все оживились! Этот Адам затронул больной вопрос… Так что можно бы провести…

— Совещание? — перебила его Алина. — Чтобы проработать этот больной вопрос…

Мээн смутился. А те, на экране, гости Эндэа, как бы испугавшись слова проработать, зашевелились наконец, угрожающе ожили.

— Господа, господа! — заверещал сам Эндэа. — Это что же получается?! Он публично оскорбил каждого из нас и вместе взятых! — Эндэа любил выражаться витиевато, в чем, наверно, Ева и увидела мощный источник духовности.