Владимир Немцов - Золотое дно

Фляжка, служившая сейчас ретортой, была укреплена над огнем, змеевик спускался в ямку с холодной морской водой. Конец змеевика был подведен к стаканчику.

Из свинцовой кабельной трубки показалась, как слеза, первая капля живой воды.

Поистине, эта вода казалась Васильеву живой! Затем еще капля, еще… Ему вспомнился рассказ о средневековой китайской пытке, когда на выбритое темя медленно падали капли воды… Вероятно, Васильев испытывал сейчас то же самое: редко стучали неторопливые капли в дно стаканчика.

Может быть, проходили часы или только минуты — Васильев плохо представлял себе время… Он смотрел на драгоценные капли, которые уже не стучали, а булькали, с тихими всплесками наполняя стаканчик.

Вот он почти полон. Так хочется поднести его ко рту, хотя бы только смочить губы!.. Но вдруг не удержишься и выпьешь все?.. Васильеву стало даже страшно при этой мысли.

Прижимая к груди стаканчик, инженер медленно поплелся к берегу. Там он осторожно приподнял голову Синицкого и влил ему несколько капель в пересохший рот.

Прошли минуты, и юноша открыл глаза.

…Долго не мог понять Синицкий, что с ним произошло. Где он? Кто это? Что за человек приподнял ему голову и держит перед ним блестящий стаканчик?..

Все его тело болело, мутилось сознание. Он то закрывал, то открывал глаза, силился что-то рассмотреть вокруг себя…

Словно из тумана, медленно выплывало знакомое лицо капитана подводного дома. «Ну, значит, жив!» обрадовался Синицкий, но все-таки для большей уверенности спросил:

— Это вы, Александр Петрович?

Он сказал это так тихо, что Васильев его не слышал. Но он увидел, что юноша смотрит вполне сознательно и даже пытается улыбнуться.

Инженер облегченно вздохнул:

— Наконец-то! Как вы напугали меня, Синицкий!

К вечеру второго дня своего пребывания на острове Синицкий чувствовал себя уже достаточно хорошо, если не считать неприятного ощущения в желудке: два дня он ничего не ел. Но это все пустяки… Обойдется.

Он попытался выразить свою благодарность Васильеву, но инженер ласково усмехнулся и сказал:

— Синицкий остался в подводном доме тоже не ради любопытства… Так что перестанем считаться… Нам сейчас не до сантиментов.

Влюбленными глазами Синицкий смотрел на инженера. Все получилось наоборот: не он, Синицкий, спас ему жизнь, а Васильев освободил студента из подводного плена. «Ну что ж, не будем считаться, — решил он. — Здесь свет, воздух, твердая земля. Что еще нужно бывшему узнику, который еле-еле вырвался на свободу?»

Синицкому казалось, что в мире уже не осталось ничего страшного. Разве можно сравнить мелкие неприятности пребывания на отрезанной от берега груде камней с тем, что было несколько часов тому назад?.. И, конечно, если он, Синицкий, не растерялся в подводном доме, то здесь… Смешно даже подумать! Он готов сидеть на этой бородавке, вылезшей из-под воды, хоть целую неделю!

«Но-но! Не фанфаронить! — одернул себя Синицкий. — Ненужное торжество».

Он смотрел на хмурое лицо Васильева и думал, что этот человек не может радоваться своему спасению. Но что должен сделать Синицкий? Как ему держаться с ним?

Он чувствовал, что сейчас, как никогда, старшему его товарищу нужна помощь… Как подойти к нему? Как найти верный тон? Нет, не помогут здесь слова утешения.

Студент мучительно ломал голову.

— Надеюсь, что эти приключения навсегда отбили у вас охоту заниматься нефтеразведкой? — неожиданно обратился к нему Васильев.

Синицкий обрадовался:

— Нет, Александр Петрович! Совсем наоборот. Теперь меня от такого дела, как говорится, за уши не оттащишь. — Он бодро встал, прошелся по берегу и насмешливо протянул: — Да-а, всякие бывают приключения! Кстати, мне кажется, что это не остров Робинзона Крузо. Там, насколько я помню, росли пальмы и бананы… А здесь…

— Вы недовольны? — равнодушно спросил Васильев.

— Да как вам сказать… внизу было уютнее, — в тон ему заметил студент, пряча улыбку. — Но, конечно, несколько душно.

— Вот и дышите! Я уже осмотрел эти камни. К сожалению, здесь, кроме воздуха, вы не найдете ничего более существенного.

— Я это и предполагал, — сказал Синицкий, стараясь не показать своего беспокойства. — У нас ничего нет, Александр Петрович?

Васильев отрицательно покачал головой.

— Значит, обойдемся, — с деланной беспечностью сказал студент, заметив тревогу на лице Васильева. — Будем считать, что только в книгах сердобольные романисты обычно дают потерпевшим кораблекрушение ящик сухарей и бочонок воды… Они понимают, что без этого нельзя. Посади Робинзона на такой остров, он на тридцатой странице и помрет.

— Чудак вы, Синицкий! — Васильев улыбнулся. — Не можете без шуток. Да понимаете ли вы наше положение?..

— Мне кажется, что да, — спокойно ответил студент.

— Неизвестно, сколько дней будет висеть этот туман, — продолжал Васильев. — Если не найдут первый шар, то едва ли и нас будут искать.

— Я тоже так думаю.

Мурлыкая себе под нос, студент подошел к цистерне, заглянул в люк, ощупал выходящие из шара контакты и сказал:

— Честное слово, Александр Петрович, я до сих пор не могу придти в себя от изумления. Как это вы здорово придумали — замкнуть рубильник изнутри шара!

Васильев промолчал. Он сидел на песке и задумчиво один за другим бросал камешки в воду. Они низко летели над волнами и с звонким плеском скрывались под водой. Ему нравились эти короткие, четкие всплески, похожие на цоканье лошадиных копыт.

— Александр Петрович, — не унимался Синицкий, — мне кажется, что за половину крохотной булочки — знаете, такие бывают поджаристые, с тонкой корочкой — я бы отдал полжизни…

— Молчите, Синицкий!.. Иначе я вам предложу целую, чтобы вы с жизнью совсем распростились.

— Ну, не буду. Все! — Синицкий умолк.

Гремела галька. Шипели пенящиеся волны.

— Но как подвести понтоны?.. — как будто спрашивая самого себя, прошептал Васильев.

— Вы о чем, Александр Петрович? — спросил озадаченный Синицкий.

— Тысячи тонн нагрузки… Как поднять? — продолжал Васильев.

Юноша решил отвлечь его от печальных мыслей. Он подвинулся к Васильеву и мечтательно заговорил:

— Вы знаете, Александр Петрович, иногда мне кажется, что все-таки остались на земле романтические приключения. Конечно, очень трудно поверить, что в век атомной энергии, радиолокации, ракетных двигателей два человека вдруг оказались на необитаемом острове. — Синицкий вздохнул. — Слово-то какое — «необитаемый»! Я о нем только в детстве слышал…

— Насколько я понимаю, ваше детство окончилось совсем недавно, хмуро заметил Васильев.