Владимир Васильев (Ташкент) - Тень улитки

— Ты кто, новенький? — спросил Кандид у Переца. — И, вообще, что тут у вас происходит? Похоже, все посходили с ума?..

— Хороший вопрос, — усмехнулся Перец. — Ну, зовут-то меня Перец… А вот насчет остального… Думаю, что нам понадобится не один час, чтобы разобраться. Поэтому приглашаю в более комфортные условия, — показал он рукой в сторону уже вполне проявившихся из тумана строений.

— Может, лучше здесь? — встревожилась Нава. Ее откровенно пугали эти мрачные противоестественные сооружения. Они были мертвые. Совсем мертвые. В них живому находиться опасно.

— Да не бойтесь, — понял ее тон Перец. — Там никого нет. Никакой опасности. У нас надежная и мощная система обороны.

— Вертолеты уничтожили вы? — удивился, догадавшись, Кандид.

— Система обороны… В общем, мы, — тяжко вздохнув, подтвердил Перец.

— Ну, дела!.. — воскликнул пораженный Кандид. — В этом, действительно, слету не разберешься… Если у вас тут военные действия, не лучше ли нам углубиться в Лес и пообщаться там?

— Ему нельзя, — показала Нава на Переца, — у него нет защиты… Ты ведь не ставила ему защиту? — обратилась она к Рите.

— Нет, — подтвердила Рита. — Некогда еще было, да и пока мы в Лес не собирались… Держали оборону, чтобы в Лес не попали посторонние… А он, Перец, у нас тут главный по этой части…

— Ну, уж ты скажешь! — махнул рукой Перец.

— Я серьезно, — заверила его Рита. — Неужели ты этого сам не осознал. Все подчинено тебе.

— Теперь — и тебе, — напомнил Перец.

— Теперь да, но до сих пор… И потом, я — резерв, а тебя от командования, то есть от принятия решений, никто не отстранял.

— Но и не назначал, — заметил Перец.

— А вот тут-то ты и ошибаешься! — возразила Рита. — Тебя назначила твоя совесть, твое чувство личной ответственности за Мать-Природу, за жизнь, за планету, за человечество во всех его ипостасях. Только потеряв их, ты можешь отстраниться…

— Жесткий приговор, — вздохнул Перец. — Однако, что-то мы топчемся на месте. Идемте, полагаю, нам чрезвычайно много надо друг другу сказать, объяснить и, надеюсь, выработать общую стратегию поведения, — и он, повернувшись, пошел к зданию библиотеки.

— Ну, такие вещи за пару часов не решаются, — заметил Кандид, последовав за ним.

— А нас никто и не ограничивает во времени… разве что, противная сторона… А вообще-то, случалось, что исторические решения принимались за минуты и даже секунды…

Рита сопровождала боязливо медлящих аборигенок.

— Я понимаю ваши чувства, — говорила она, — все это чуждо вам, но уверяю, что никакой опасности… Уверена, что мне было хуже в объятиях мертвяка и потом… в озере… и среди людей… после одержания…

Нава вдруг поняла, что этой подруге, действительно, было несладко. Ей, привыкшей к мертвой пище, к мертвым жилищам, к мертвой одежде… Одной, чужой и там, и здесь… И она поверила ей, и заставила себя не бояться. Более того, взяла Лаву за руку, понимая, как страшно этой деревенской девчонке, и повела за собой. Лава, дрожа всем телом, подчинилась.

— Значит, ты — Нава, а ты?.. — обратилась Рита к Лаве. — Как тебя зовут?

— Ла-ва, — дрожащим голосом сообщила бедная девушка, которая была уже совсем не рада тому, что покинула деревню и пошла за Молчуном в это страшное место. Но как же она могла не пойти?!

— Ну, и имена у вас… У меня, наверное, не лучше…

Перец распахнул дверь и изобразил приглашающий жест руками.

— Проходите, пожалуйста, — сказал он.

Кандид, вопреки традиционному этикету, вошел первым, чтобы продемонстрировать лесным женщинам, что ничего страшного в этом нет.

Нава, собравшись с духом, последовала за ним, но Лава, вырвав руку, прошептала побелевшими губами:

— Нет, нет, я не могу!.. Оставьте меня здесь!..

— Ну, что ты, Лава! — увещевал ее Кандид. — Не бойся! Видишь — я вошел и ничего со мной не произошло.

— Вижу, но не могу, — прохрипела Лава. — Оставьте меня здесь.

— Ладно, Кандид, не мучай девушку! — сказала Нава. — Пусть остается. Все равно в ваших разговорах она ничего не поймет…

Она повела руками, и один мертвяк превратился в кресло, а другой в лежанку.

— Вот тебе, Лава — хочешь садись, хочешь ложись.

— Н-нет, — энергично покачала головой Лава, — я их боюсь — вдруг опять в мертвяков превратятся и утащат…

— Без моего приказа они ничего не могут сделать, — заверила ее Нава.

— Придет другая… подруга и прикажет им…

— Сюда никто не может прийти без моего разрешения, — сказал ей Перец.

Лава удивленно посмотрела на него — вроде говорил неизвестно что, никогда она такого разговора не слышала, а все поняла.

— Идите, идите, — сказала она и опустилась на землю между лежанкой и креслом.

— Оставьте ее, — сказала Нава. — Ей надо привыкнуть… Мне тоже надо, но я постараюсь справиться. Идем.

— Ну, ладно, — сказал Перец и, пропустив вперед Риту, вошел в дом.

Лава осталась одна, хотя дверь была открытой. Ей показалось, что в Лесу больше никого нет — только мертвяки, всякие — и лесные и местные, выступавшие из тумана. И ей стало страшно. Очень страшно. Она на четвереньках выползла из промежутка между мертвяками и села на крыльцо. Стало полегче, но все равно одиноко и страшно. Одно успокаивало — голос Молчуна, неразборчиво доносившийся из глубины этого страшного мертвого сооружения.

Алевтина с трудом разлепила глаза. Голова гудела, раскалывалась, кружилась и проваливалась. В желудке, пищеводе и во рту было мерзко и тошнотворно. Алевтина уже не помнила, когда просыпалась не с похмелья. Она, собственно, и не просыпалась — ее будил Тузик, каждое утро взбиравшийся на нее и справлявший нужду. Он и сейчас сопел, пыхтел и крякал на ней от удовольствия.

«Надо же, — удивлялась Алевтина, — и никакое похмелье его не берет».

Ей хотелось спать. Она и пыталась спать, пока Тузик получает свое, только сны получались сексуальные, точнее, порнографические, она непроизвольно возбуждалась, и все кончалось взаимным удовлетворением.

Потом она спала, соскребалась с кровати, пила таблетки, кофе, приводила себя в относительный порядок, потому что абсолютный был уже недостижим, и где-то после обеда отправлялась в Управление. Теперь уже Управление туристическим комплексом АО «Лесотур».

Тузик к этому времени уже кончал прием посетительниц. С мужчинами он не разговаривал, оставив их Домарощинеру, а женщин принимал регулярно. Да и они к нему шли непрерывно, хотя знали, на что идут. Но что поделаешь, если мимо Туза Селивановича не пройти. Кому-то надо было устроиться на работу, кому-то получить разрешение на выезд на Материк… Этот вопрос решался только Тузиком и только через женщин.

Поначалу Алевтина присутствовала при этих приемах по требованию Тузика. Он требовал, чтобы она оценивала со стороны эстетические, артистические и сексуальные параметры женщин — кого в шоу, кого в Управление, кого на кухню, кого в уборщицы. И она оценивала. Работа есть работа. Раньше изучали Лес, теперь готовились ублажать клиентов. А вкусы и желания клиентов непредсказуемы и разнообразны — кому подавай балерину, кому уборщицу. Поэтому любая должна отвечать требованиям и быть в готовности.