Дэвид Джерролд - В зоне сотрясения

концов спрашиваю:

— И как он пронюхал?

— Он рылся в ящике с моим бельем.

— Нашел журналы? Мэтт колеблется.

— Он нашел трусики. Мне нравится носить женские трусики. Они мягче на ощупь. Он изодрал их в клочья.

— Я знал лейтенанта, которому нравилось носить женские трусики. Подумаешь, делов-то.

— Правда?

Нет, не правда. Но это игра, в которую мы играли. Когда кто-нибудь рассказывал ужасную историю о чем-то или о ком-то, кто-то обязательно знал лейтенанта, который делал то же самое. Или еще хуже.

— Ну да. Послушай, ты не можешь сидеть здесь всю ночь. Тебе есть куда пойти?

Мэтт трясет головой:

— Я ждал, может, тут появится кто-то знакомый… может, переночую у кого-нибудь.

Я отметил, что он не употребляет слово «друг». Есть такая проблема в этой маленькой военной зоне. Никто не заводит друзей. Я вспомнил окопы и траншеи, где мы держались друг за друга как братья, как любовники, пока вокруг нас гремели ночные взрывы. Но здесь, когда двое из этих мальчиков цепляются друг за друга, бомб, которые могут разнести их в клочья, нет. Интересно, они так же, как мы, боятся умереть в одиночестве?

Мэтт перестал ждать прекрасного принца. И мистер Журавль-в-Небе не появился. И даже Синица-в-Руках не нарисовалась.

— Ладно, уже поздно. Я живу в паре кварталов отсюда, можно пройтись пешком. — Встретив его подозрительный взгляд, говорю: — Ты можешь спать на диване.

— Нет, все в порядке. Я могу спать в ванне.

— В ванне?

— Ну да, в «МАК». Ты бывал там? Качаю головой.

— Всего за два бакса. И по утрам перед работой можно принять душ. Скотти может даже выстирать мою одежду.

— Ты уверен, что хочешь пойти туда?

— Нет.

По крайней мере, честно.

— О'кей. Тогда самое время сваливать отсюда. Торчать здесь небезопасно.

А что, если мистер Смерть решит раньше приступить к делу? Но это я не стал говорить. Не хотел пугать паренька всяким дерьмом.

— Тут так же безопасно, как везде. Тон, которым он это сказал…

— Тебя кто-то обидел?

— Иногда люди орут всякое, проезжая мимо на машине. Как-то двое парней гнались за мной целый квартал.

Я хотел было уйти, но вновь обернулся к Мэтту:

— Послушай, ты можешь пойти со мной. У меня есть кусок мяса в холодильнике. И мороженое. Если ты захочешь поговорить, я тебя выслушаю. Не захочешь, надоедать не стану. Ты можешь провести у меня пару дней, пока не разберешься со своими приятелями.

Мэтт задумался. Он производил впечатление милого и невинного паренька, но быть подозрительным его научили. Уроки жизни. Сначала жизнь бьет по голове, потом сбивает с ног.

У него напряженная, настороженная поза.

— Ты уверен?

Дьявол тебя побери, конечно нет! Вдруг я напортачу что-нибудь с линиями времени? Тут мне пришла в голову одна мысль. Неприятная мысль. Она мне не нравится, но может быть, действительно… приманка? Нет. Вот же дерьмо! Я не могу оставить его на этой грязной парковке.

— Да, пойдем.

Мэтт нехотя встает, отряхивает джинсы.

— Я бы не пошел, но…

— Да, я знаю.

—.. яприглядывался к тебе. Джино сказал, что ты нормальный.

— Джино меня не знает.

— Ты был во Вьетнаме. — Не вопрос, а утверждение. Мне следовало бы уяснить это заранее. Я для них — не человек-невидимка. И обо мне тоже ходят какие-то слухи.

— Да, — подтверждаю я. Указываю на улицу. — Мое жилье — в той стороне.

— Ты, наверное, видел там всякое…

— Больше, чем хотелось бы. — Мой ответ слишком резок. Мэтт замолкает.

Почему я это делаю? А почему бы и нет? Это возможность приподнять коросту и посмотреть на рану.

— Я Мэтт.

— Да, я знаю.

— У тебя есть имя?

— Ну да. Я… Майк.

— Майк? Я думал, твое имя Хэнд. Хэнд Соло. Но это звучит как… прозвище. [35] Handle (англ.) — прозвище, кличка. Кличка Соло.

— Да. Ты прав. Это прозвище.

— Ладно. Рад познакомиться, Майк.

Мы жмем друг другу руки прямо на улице. Так, отношения развиваются. Теперь мы знакомы. Серьезный шаг вперед. Неспешно движемся по улице.

Мэтт по-юношески привлекателен. Если бы мне нравились мальчики, то примерно такие, как он. В мире, в котором мне хотелось бы жить, он мог быть моим младшим братом. Я готовил бы ему горячий шоколад, читал сказки на ночь и укрывал одеялом. И я побил бы любого, кто осмелился бы дразнить его.

Но не в этом мире — в этом мире люди не подходят слишком близко друг к другу, потому что… так не принято делать.

— Майк?

— Да?

— Можно, я приму у тебя душ?

— Конечно.

— Просто чтобы от меня не воняло.

— Когда отец тебя выгнал?

— Два дня назад.

— И ты проторчал два дня на улице?

— Да.

— Вот скотина твой папаша!

— Да нет, по-своему, он прав.

— Нет, не прав. Человек, который выкидывает своего ребенка на улицу, не может быть прав.

Мэтт не отвечает. Он разрывается между глубоко укоренившимся чувством преданности семье и благодарностью человеку, который пытается его понять. Он боится возражать.

Мы подходим к лестнице. Я медлю. Зачем я это делаю? Раздраженно бросаю:

— Потому что я такой человек.

— Что? — Мэтт удивленно смотрит на меня.

— Прости. Ругаюсь сам с собой. Последний аргумент в споре.

— А! — Он поднимается за мной по ступенькам.

Мэтт оглядывает квартиру, смотрит на схемы, развешанные на стенках. Радуюсь, что спрятал фотографии. Парень был бы крайне удивлен, если б увидел здесь свой портрет.

— Ты коп?

— Нет. Я… исследователь.

— Эти штуки выглядят как… в каком-то детективе. Что ты изучаешь?

— Схемы передвижения. Это… хм… социология. Мы изучаем сообщество геев.

— Никогда не слыхал, чтобы это так называлось. «Сообщество геев».

— Ну, так пока говорят не часто. — (Пока так вообще не говорят.) — Но никто еще не изучал, что там происходит, и поэтому…

— Ты ведь не гей, правда?

На это нелегко ответить. Я и сам не знаю. Ночь здесь длится вечно. День только неприятный перерыв. — Послушай, давай не сейчас. О'кей?

— О'кей.

Я кормлю его. Мы какое-то время болтаем. О всякой чепухе. В основном о еде. Еда в кафетериях. В ресторане. Армейская пища. Клубы-столовые. Армейский сухой паек. Фастфуд. И просто нормальная еда. Места, где мы бывали. Гавайи. «Диснейленд». Сан-Франциско. Лас-Вегас. Семья Мэтта путешествовала больше, чем моя. Он знает ближайшие окрестности лучше меня.

В конце концов мы оба спохватываемся, что уже поздно. Мэтт идет в душ. Я кидаю ему пижаму, она слишком велика для него, но ничего другого нет, и несу его одежду в прачечную. Футболка, синие джинсы, белые спортивные носки, розовые трусики — мягкий нейлон со скромной кружевной отделкой. Вот так.

Милый паренек. На самом деле слишком милый. Вот черт! Однако неисповедимы пути Господни. Кто знает? Может быть, он станет бравым воякой. Когда я возвращаюсь в комнату, Мэтт уже спит, свернувшись на диване.