Александр Плонский - Плюс-минус бесконечность (сборник)

Уже через год институт шагнул на несколько ступенек вверх. Уточкин пригласил со стороны трех новых профессоров, два доцента защитили докторские.

Число сторонников Игоря Валерьевича понемногу возрастало. Среди них своей преданностью выделялся Иванов. Еще до защиты он вошел в ближнее окружение ректора. На одном из последних заседаний Уточкин, улыбаясь, так что трудно было понять, в шутку это говорится или всерьез, назвал Иванова своей правой рукой…

— Посмотрите, какой нахал! — возмущался Иванов, передавая Антону Феликсовичу брошюру.

Браницкий надел очки.

«В. В. Стрельцов. Моделирование возвратно-временных перемещений с помощью аналоговой вычислительной машины. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук».

— Ай да Перпетуум-мобиле! Право, любопытный поворот: нельзя физически переместиться в прошлое, но можно воссоздать его в настоящем. Недурно… Историки до земли поклонятся… А кто оппоненты? Форов?

— И зачем ему понадобилось оппонировать, — попенял Иванов, — не дорожит авторитетом!

— Авторитет Форова уже ничто не поколеблет. Кстати, автореферат адресован мне, как он оказался у вас?

— Я подумал, что понадобится отзыв, и вот, подготовил.

Браницкий пробежал глазами три машинописных страницы и остановил взгляд на последних строках: «Декан факультета… Заведующий кафедрой…»

— Я не подпишу это, — сказал он брезгливо.

— Тогда я пошлю за одной своей подписью.

— Ваше право. Но автореферат оставьте, он мне понадобится.

— Вы… хотите дать положительный отзыв?

— Вот именно!

— Это же беспринципно, профессор! В свое время…

Браницкий с трудом сдержался.

— В свое время я, к сожалению, действительно допустил беспринципность.

— Что вы имеете в виду?

— Отзыв научного руководителя на вашу диссертацию, Иванов!

— Не пожалейте об этих словах, — сказал бывший аспирант и вышел из кабинета.

Вот и еще один учебный год подошел к концу… Только россыпь втоптанных в пол кнопок и сиротливые подрамники, на которых еще вчера белели чертежи, напоминают об отшумевших защитах.

На столе перед Браницким — групповая фотография выпускников. С обратной стороны рукой Тани Кравченко написано: «Дорогому Антону Феликсовичу с уважением и любовью». Рядом свежий номер «Радиофизики» со статьей, которую рецензировал Браницкий («Как быстро летит время!»).

Вечером в институтской столовой состоялся выпускной банкет. Профессор грустно всматривался в неуловимо изменившиеся лица молодых людей: «Для них я уже прошлое…»

Домой Антон Феликсович отправился пешком, Таня и Сергей пошли провожать.

— Принципиальную разницу между человеком и машиной, — заговорил Браницкий, вспомнив семинар, — видят в том, что машина работает по программе. Это взгляд свысока. Вероятно, так думали патриции о плебеях, американские плантаторы о черных невольниках, «арийцы» о представителях «низших» рас. Мол, наше дело — составлять программы, а их — этим программам беспрекословно подчиняться.

— А разве не так? — спросила Таня. — И вообще, допустимо ли сравнивать машину с человеком, пусть невольником? Он ведь ни в каких программах не нуждается…

— Неправда, Татьяна Петровна. Стоит человеку появиться на свет, и его тотчас начинают программировать. Впрочем, генетическая программа руководит им еще до его рождения. Она предопределила сроки внутриутробного развития, наследственные признаки, безусловные рефлексы и инстинкты. И после рождения жизнь человека подчинена ей же, но это лишь одна из программ. Воспитание и образование…

— Тоже программирование, — закончил за Браницкого Сергей.

— Да замолчи ты, — рассердилась Таня.

— А что, разве тебя не приучали к горшку? А потом — держать ложку и вилку? Одеваться? Мыть руки перед едой? Антон Феликсович прав!

— Речь тоже основана на программе, — продолжал Браницкий. — Грамматика, синтаксис… На каждый школьный предмет, на каждую вузовскую дисциплину — своя программа.

— Но ведь есть же такое понятие — свобода! — не сдавалась Таня.

— Свобода, за которую отдали жизни Байрон и Эрнесто Гевара, и «свобода» в понимании американского президента, свобода, утраченная узником, и «свобода», растрачиваемая бездельником, — что между ними общего?

— По-моему, свобода — это отсутствие всякого подчинения и принуждения!

— Значит, «свобода» делать пакости — тоже свобода? — снова вмешался Сергей.

— Рассуждая о «правах» и «свободах», нужно помнить, что «права» одного могут обернуться бесправием многих, что эгоцентрическая «свобода» делать все, чего душа пожелает, на деле означает насилие над другими людьми.

— Да согласна я с этим, Антон Феликсович! У меня по философии пятерка. Но вот идеалисты считают, что свобода личности состоит в независимости ее сознания от объективных условий, метафизики противопоставляют свободу необходимости, волюнтаристы проповедуют произвольность человеческих поступков, фаталисты же убеждены в их предопределенности. А как считаете вы?

— Что толку провозглашать: «Мое сознание ни от кого не зависит — это и есть подлинная свобода»? Свобода, которую нельзя воплотить в действие, фиктивна. А если свобода заключается в том, чтобы упрямо противиться необходимости, — она попросту глупа. Произвол вообще несовместим со свободой. Предопределенность же поступков, если допустить, что она существует, исключает возможность выбора, а без нее какая свобода!

— Поэтому мы и говорим о свободе как о познанной необходимости, да?

— И еще нужно осознать, что прогресс человечества все более ограничивает свободу индивида, которому поневоле приходится подчинять свои личные интересы неизмеримо более важным интересам общества.

— А если общественное устройство несправедливо? — спросил Сергей.

— Тогда и говорить не о чем… — нахмурился Браницкий. — Так вот, мы придумали для машины первоначальную программу, а для нас ее предусмотрела природа. Человек в ходе исторического развития занялся самопрограммированием, начнет совершенствовать свои программы и машина.

— Позволят ли ей это? — с сомнением сказала Таня.

— Рано или поздно — да. Уже существуют самоусовершенствующиеся и самопрограммирующиеся машины. И коль скоро человек доверил машине усложняющийся интеллектуальный труд, то по логике вещей будет вынужден доверить и совершенствование программ.

— Под своим контролем, разумеется?

— Вот здесь и возникают социальные проблемы. Что за человек воспитает машину, какое наследие передаст ей?

— А возможность бунта машин? — добавил Сергей. — Если машина выйдет из-под контроля…