Александр Плонский - Плюс-минус бесконечность (сборник)

Он подошел и неумело, но очень старательно поцеловал ее в губы. Дамура не шелохнулась.

— Простите меня, — виновато сказал Булиш. — Сам не знаю, как я мог…

— Я прощу, — пообещала Дамура, не открывая глаз. — Только… знаете что? Сделайте это снова. И не торопитесь. Должна же я убедиться как следует…

На свете всегда были, есть и будут Золушки — у каждой своя сказка, и не обязательно со счастливым окончанием. Наша Золушка (неважно, как ее звали взаправду) родилась в охотничьей хижине на берегу Подкаменной Тунгуски. Она рано лишилась матери, отец так и остался вдовцом.

— Золушка без мачехи? Это не по правилам! — возразите вы. Но жизнь так часто пренебрегает правилами!

Отец, тоскуя, неделями пропадал в тайге и в конце концов не вернулся. Золушка осталась одна…

Но вскоре рядом с ее домом опустился космический корабль, окруженный сиянием. Вышедший из него человек тоже был весь в ореоле. Золушка, давно мечтавшая о Принце, решила, что это он и есть, и приготовилась лететь с ним в пучину Вселенной. А ведь Вселенная — самый бездонный из всех бездонных омутов…

Принц (назовем его так) испытал не меньшее потрясение: в арсенале предохранительных и защитных средств, которыми он располагал, не оказалось главного — от земной любви: сердце Золушки источало волны, не известные инопланетной науке.

Они бросились друг к другу, но в последний момент Принц отпрянул.

— Я не могу прикоснуться к тебе! — в отчаянии воскликнул он. — Мой мир и все сущее в нем состоит из антивещества. Лишь энергетический барьер предохраняет нас от аннигиляции.

— От чего? — переспросила Золушка, не сведущая в теоретической физике.

— От слияния, — пробормотал Принц, — которое длилось бы единственный миг.

— А потом?

— Наши сердца, слившись, тотчас бы взорвались от переполняющей их любви.

— Как это прекрасно! — восхитилась Золушка.

Шли дни, а может быть, годы — они были неразлучны, хотя их разделяла самая непреодолимая из непреодолимых преград. Космические вихри бушевали над ними, спелые звезды гроздьями свисали с неба.

— Я покажу тебе рассветы Альдебарана, — шептал Принц и сам верил этому, хотя сознавал, что никогда не сможет выполнить обещание. — Понимаешь, они не розовые, и не алые, и не пурпурные, а…

— Лиловые?

— Вот именно, серебристо-лиловые, нежные, словно молодой перламутр.

— Говори, говори еще… — просила Золушка. — Мне так хорошо с тобой, так спокойно!

Между тем энергетический барьер понемногу слабел, и в один безрадостный день Принцу пришлось спешно покинуть Землю.

— Я так ничего и не дал тебе… — сказал он Золушке на прощание.

— Глупенький, — нежно ответила она, — без тебя я навсегда осталась бы Золушкой.

— Как странно, — подумал вслух Принц, — мне кажется сейчас, что это не ты меня провожаешь, а я тебя…

— К лиловым рассветам… — смогла еще пошутить Золушка.

Но когда взмыл корабль и затерялся в звездах, она, как стояла, так и упала без памяти в пожухлую траву. Из черноты уставились на нее мертвые глаза отца…

— Хоть миг, но с тобой! — простонала Золушка, очнувшись.

— Слышу, лечу! — почудилось в ответ.

Немыслимо яркая звезда сорвалась с неба, и Золушка встала ей навстречу.

Такова правда о Тунгусском метеорите.

Он стоял возле большого, во всю стену, книжного шкафа. На нем были вылинявшие джинсы и рубашка с хлястиками — стандартная одежда стандартного молодого человека последней четверти двадцатого века. И человек этот смотрел на меня укоризненно.

— Что это по-вашему? — спросил он.

— Просто шкаф, — ответил я. — У вас его еще называют «стенкой».

Человек в джинсах, не глядя, достал книгу, и та, словно сама собой, раскрылась на нужной странице.

— Послушайте, что пишет Лидин. «Книжный шкаф в комнате — не просто собрание книг, пусть даже отлично изданных, это то, с чем живешь, что учит и ведет за собой. Даже в гости приглашаешь именно тех, с кем испытываешь потребность общения…»

— И вы пригласили меня. Тронут. Но почему у вас так часто взывают к авторитету книги, к мертвой мысли?

— Мысль не бывает мертвой, — возразил он. — Этим она обязана именно книге.

Я прервал его речь — не выношу патетики, которой в старину так часто подменяли аргументы!

— Книга всего лишь средство информации. И свое предназначение она уже не оправдывает.

Он упрямо стоял на своем:

— Книги издают стотысячными тиражами, а их все же не хватает!

— Вот именно! Вы, сами того не желая, подкрепляете мою точку зрения. Информационный взрыв исчерпал возможности книги. Мода на книги преходяща, как и на… — мне удалось найти доступное для него сравнение, — как и на джинсы!

— Дались вам джинсы, точно моей бабушке, никак к ним не привыкнет! — улыбнулся собеседник и продолжал уже серьезно: — Между прочим джинсы функциональны, в этом секрет их устойчивой модности.

— Хлястики на рубашке тоже функциональны?

— Вы словно с другой планеты, — пожал он плечами. — Не судим же мы о Древнем Египте по одежде, которую носили фараоны!

— Зато судите по мумиям фараонов. И книги, — нашел я точное сравнение, — сродни мумиям. В них забальзамированы события, образы, характеры. К тому же не реальные и не достоверные, а произвольные, зачастую неправдоподобные, противоречащие вероятности. Человек, интеллектуальные возможности которого ограничены природой, не в состоянии преодолеть субъективность, его восприятие мира однобоко, а попытки отразить реальную действительность в так называемой художественной литературе напоминают кривое зеркало.

— И что же вы противопоставляете художественной литературе?

— Математическое моделирование. Задают граничные условия: место действия, эпоху, масштабы события, классификационные характеристики действующих лиц, документально подтвержденные исторические факты — все это кодируют и вводят в компьютер.

— А судьба?

— Что вы имеете в виду?

— Ну хотя бы то непредвиденное, что может произойти с личностью!

— В одну из параллельных цепей причинно-следственной связи включают генератор случайных чисел… Остается соединить человеческий мозг с компьютером, и человек станет участником эпопеи, которую не смог бы сочинить самый гениальный писатель!

— Вы не признаете творчества?

— Смотря что понимать под словом «творчество». В основе моделирования жизни именно творческий акт, но не стихийный, зависящий от вдохновения, а научно оптимизированный, опирающийся на память машин, их безупречную логику и неподкупность.