Александр Плонский - Плюс-минус бесконечность (сборник)

Так или иначе, но утром, в первый же день отпуска, я подрулил к дому Агаты и нажал кнопку сигнала. Раздался трубный рев. Проснувшись, Агата высказала в окно все, что обо мне думает. А поскольку она думала обо мне не переставая, ей было что сказать!

Через четверть часа, когда удалось остановить поток эпитетов, обрушившийся на мою голову. Агата вспомнила о предстоящем путешествии и с новыми силами принялась укорять меня, теперь уже за то, что не разбудил раньше.

И вот позади скопище тесных жилищ и громоздких офисов, именуемое городом. Хочется петь, но я безголос (оттого, наверное, и выбрал профессию учителя пения). Пытаясь дать выход чувствам, я изо всех сил давил на педаль газа. Машина неслась с отчаянной скоростью. Мне всегда было свойственно безрассудство!

— Как медленно мы тащимся, — недовольно проговорила Агата. — На твоем бы месте Анс…

От неожиданности я издал рев, куда более громкий, чем сигнал нашего лимузина, а ведь Лев Неукротимый знал толк в громовом рыканье!

Снова чертов Анс!

Мы познакомились на вечеринке. Анс сразу же начал из кожи лезть, чтобы понравиться Агате. Мол, в нашей семье и по восходящей линии, и по нисходящей все сплошь интеллектуалы.

— Мой дедушка, — говорит, — как и я, архитектор.

Тоже мне зодчий! Строит коробки, которые и различить-то невозможно…

— Между прочим, — рисуется, — дом со шпилем, украшение города, построен по проекту дедушки.

Когда мы стали играть в телеграммы, я послал Ансу такую: «Восхищены успехами дедушки. Ценители архитектуры».

Агата надулась и принялась отчитывать меня за бестактность. Анс тут как тут:

— Не обижайтесь на него, Агаточка, при таком интеллектуальном уровне…

— А ну, катай отсюда, скунс вонючий, пока шкура цела! — говорю ему вежливо.

С него сразу сошел лоск.

— От скунса слышу!

Прошипел и с достоинством удалился.

Агата злилась две недели, потом все-таки пошла на мировую.

— Притворяешься учителем пения, а сам настоящий дзюдист!

— Дзюдоист, — поправил я. — Ну и что? Это же прекрасный вид спорта. Знаешь, кто меня тренирует?

— Не сочиняй, — строго сказала Агата, — вот займусь твоим воспитанием!

С тех пор она к месту и не к месту поминает Анса:

— На твоем месте он бы…

Уже часа через три после начала путешествия Агата устала и принялась ворчать:

— Втравил ты меня в авантюру… Другие отдыхают с комфортом, а мы…

— Путешествовать на собственной машине респектабельно! — ответил я ее же словами, за что был незамедлительно наказан. Агата потребовала остановить машину, так как не может больше сносить издевательства невоспитанного дзюдиста.

Я доказывал, что мы отъехали черт те сколько, и добираться обратно своим ходом сущее безумие. Попутных легковушек может и не подвернуться по причине энергетического кризиса. Неужели она поедет в грузовике с еще более невоспитанным дзюдистом?

После того как я попросил прощения и поклялся больше не издеваться над нею, она сменила гнев на милость. Мы выбрали поляну в стороне от шоссе и расположились на отдых. Поев и порезвившись на травке, Агата повеселела и, чтобы доставить мне удовольствие, начала рассказывать, какая чудесная у Анса мамочка.

Я медленно закипал и был уже близок к тому, чтобы взорваться, когда на поляну упала густая тень.

— Будет дождь, — сказала Агата. И вдруг издала вопль.

Я поднял голову и обомлел: на поляну опускалось летающее блюдце. Мне не раз говорили об этих штуках, но увидеть своими глазами…

Спустя минуту открылся люк, и наружу вышел…

— Нет, только не это! — впадая в невменяемое состояние, завопила Агата и понеслась прочь.

Мы продирались напролом через густой кустарник, оставляя на ветках клочья шерсти…

— Неужели человек? — прохрипела Агата, когда мы, обессилев, свалились наземь.

— Похоже на то, — подтвердил я. — Именно таким изображен человек на фресках, которые обнаруживают археологи при раскопках.

— Но как же так, ведь люди вымерли тридцать тысячелетий назад, мне рассказывал об этом Анс, он знает точно!

— Да, вымерли. Сначала динозавры, потом люди. А может быть, наоборот…

— Что же ты так струсил?

— И вовсе не струсил. Просто побежал за тобой, чтобы не заблудилась. С какой стати бояться, людям мы обязаны всем. После этого их… сверхвзрыва мы стали умнеть от поколения к поколению. И теперь на всей Весте единственные разумные существа — мы, скунсы!

— А как же этот… с летающего блюдца?

— Он с другой планеты и потому не в счет!

Агата все же вышла за Анса. Так ему, дураку, и надо!

«Поедем туда, где бьется сердце… Поедем туда, где бьется сердце…» До чего же нелепа эта неизвестно откуда взявшаяся фраза! Он повторял ее бездумно, не вникая в смысл, словно отсчитывал секунды.

Внизу распласталась неестественно плоская земля. Была она как выцветшая от времени акварель под пыльным стеклом. Казалось, стекло вот-вот разобьется: оно кренилось из стороны в сторону, вставало на ребро, переворачиваясь, исчезало из глаз и снова возникало в поле зрения.

Воздух был упруг, переполнял легкие, затрудняя дыхание. Его струи пронзали тело, точно рентгеновские лучи.

Земля приближалась.

«Поедем туда, где бьется сердце…»

Еще несколько минут назад воздушный стрелок старший сержант Анатолий Алексеев, восемнадцати лет, отстреливался от «мессершмиттов». Штурмовик Ил-2 с надписью на фюзеляже: «Нива. Сибирские колхозники — фронту», возвращаясь на аэродром, у самой передовой был атакован шестеркой истребителей.

И сейчас Анатолий доживал свои последние секунды.

— Давай, давай! — кричал старшина Приходько, мешая русские слова с украинскими. — Бей гадов! Бачьте, сбил, едрена корень, фрица!

На глазах у солдат один из «мессершмиттов», жирно коптя, пошел к земле.

— Не отобьются, ей-богу, не отобьются… — вздохнул Тимофей Дубов, воевавший с немцами еще в первую мировую.

— Типун тебе на язык, старый! Як тилько можна… — возмутился Приходько. — На том «ильюше» лихие, знать, хлопцы. И литак на все сто! Не зря его фрицы «черной смертью» кличут. Брони на нем, що твий танк, так просто не порушишь!

— Не сглазь! — огрызнулся Дубов.

— Братцы, да что это? — послышался растерянный возглас. — Он стрелять перестал!

— Погано дило… — сплюнул Приходько. — Боеприпасы закинчились. А можеть, стрелка вбылы…

— Подожгли, гады…

— Почему же не бреющим летели?

— Выходыть, що так потрибно було… Сигайте, хлопцы!

От горящего самолета отделилась точка. Над нею отцветшим одуванчиком засеребрился купол парашюта. И тотчас сдуло одуванчик очередью. Черная точка, быстро увеличиваясь, заскользила по невидимому отвесу до самой земли.