Сергей Щепетов - Род Волка

Очнулся Семен, когда от холода стало ломить в паху. Он поерзал вокруг руками и понял, что сидит в воде. Глаза не открывались, как будто веки намазали клеем. Пришлось разлеплять их пальцами. Пришла ленивая мысль о том, что глаза, наверное, загноились, поскольку он очень давно не умывался – все принципы полетели к черту. «Так нельзя», – заторможенно подумал Семен и встал на колени. Черпая воду горстью, он кое-как промыл глаза и осмотрелся.

Мутные предрассветные сумерки. Полный штиль. Плот накренился, задрав дальний конец сантиметров на пятнадцать – двадцать. Дыма над прогоревшим костром нет, но заметны слабые колебания поднимающегося вверх теплого воздуха. Семен встал на ноги, наломал пучок тонких веток и положил его над остатками углей, чтобы они хоть немного просохли, прежде чем начать раздувать огонь. Почему же так перекосило плот?!

Собственно говоря, он догадался об этом почти сразу, просто не хотел верить: за ночь вода спала. Один конец плота уже стоял на мели.

Только Семен не смог обрадоваться как следует. Он перетащил на обсохшую часть плота неподвижное тело туземца, лег рядом на бревна, привалился к нему боком и уснул, даже не вспомнив о костре.

Два дня спустя уровень воды понизился больше чем на метр. Надежда на скорый конец не сбылась: Семен не только не схлопотал пневмонию, но даже насморка приличного не заработал. Неужели это правда, что в окопах под обстрелом люди не простужаются? «Окопного» опыта у Семена не было, но, порывшись в памяти, он признал, что через месяц-полтора после начала полевых работ в суровых условиях люди действительно перестают простужаться. То ли организм закаляется и мобилизуется, то ли просто сказывается отсутствие болезнетворных микробов. В молодости он сам года два-три занимался закаливанием. Нет, в проруби, конечно, не купался, но утром и вечером мылся ледяной водой. Он стал гораздо легче переносить холод, но почему-то, находясь в городе, продолжал регулярно болеть гриппом. В конце концов закаливание ему надоело, и он бросил – на частоте заболеваний это никак не сказалось.

Заросли, в которых оказался плот, произрастали на бугре. До горы Арарат ему было далеко, но он, вероятно, изрядно возвышался над окружающей местностью. Во всяком случае, когда его макушка торчала из воды уже метра на полтора, никакой другой суши поблизости не обнаружилось.

Мяса в утонувшей антилопе было кот наплакал, и Семен старался его экономить, но, как выяснилось, совершенно напрасно. Попытки коптить или вялить успехом не увенчались – погода была сырой, а дрова отвратительными. Практически все, что не удалось сварить или съесть, к исходу второго дня безнадежно протухло. Но питекантропы, как известно, не сдаются, и Семен сплел две раколовки. Доступные кусты для этого годились плохо, но кое-какой опыт у него уже был. Тем не менее за первые сутки лова ни один рак не осчастливил своим появлением оголодавших Робинзонов. Семен был морально готов к этому: воды в реке стало в несколько раз больше, а количество раков, конечно, не увеличилось. Значит, их концентрация понизилась… во сколько-то там раз.

Уже чувствуя костлявую руку голода на своем горле, Семен начал разрабатывать другой вариант выживания. Из сухожилий несчастной антилопы он связал некое подобие лески длиной метра три и привязал его к кривой двухметровой ветке, изображающей удилище. На другой конец примотал кусочек тухлого мяса, а метром выше – обломок сухого сучка. Надежды на то, что повторится давняя история с первым раком, не было никакой, и поэтому Семен старался сделать так, чтобы «наживка» на дне не лежала. Выловить кого-то водоплавающего без крючка он тоже не рассчитывал, но хотел хотя бы узнать, есть тут кого ловить или нет. Закинув свою конструкцию в воду, Семен занялся рукоделием: разбил камнем кость, мозг съел, а из осколков стал пытаться при помощи ножа изобразить некое подобие крючка.

Вскоре выяснилось, что кость обработке поддается очень плохо или, скорее всего, Семен просто не знает, как с ней работать. Может, ее надо предварительно распарить в кипятке? А вдруг станет только хуже? В общем, самое большее, на что он сподобился, напоминало короткую, чуть изогнутую палочку с заусенцем-бородкой, за которую теоретически какая-нибудь уж очень голодная рыба могла и зацепиться. Если сильно постарается, конечно. Попутно Семену пришла в голову мысль, что, собственно, крючку не обязательно быть цельным: если острый костяной осколок прикрепить под углом к маленькой палочке, то, при наличии достаточно большой пасти, рыба может…

В общем, он изгалялся долго, посматривая время от времени на поплавок, болтающийся в воде среди прочего прибитого к берегу мусора. Клюнуло, разумеется, только тогда, когда смотреть он перестал.

Удилище оказалось слишком коротким и тонким, чтобы лихо выдернуть добычу на берег. Пришлось перехватить «леску» руками и тащить волоком. Потом Семен довольно долго сидел на корточках и разглядывал пойманное существо. Это, безусловно, была рыба: пучеглазая шипастая голова с огромной пастью плавно переходила в почти цилиндрическое тело, быстро суживающееся к хвосту. Общая длина – две ладони, вес… А черт его знает! «Скорее всего, это бычок, – поставил диагноз Семен. – Водный, так сказать, санитар. Такие есть во всех биоценозах, и в речных, конечно, тоже. Скажем, свирепая пиранья – тотем одного супергероя, созданного знаменитым писателем, – всего лишь амазонский падальщик, на живых она нападает только с ба-альшой голодухи. Это, по сути, аналог нашего бычка, просто у нас не бывает таких паводков, как в сельве, с таким количеством трупов животных, которые кто-то должен утилизировать. Впрочем, пиранья хоть на нормальную рыбу похожа, а этот… Ну, ничего: в ершах тоже жрать нечего, а уха из них – пальчики оближешь!»

Попытка отобрать у добычи наживку успехом не увенчалась – стало ясно, что существо сорваться не могло при всем желании, поскольку узел «лески» с остатком мяса удалось освободить только после вскрытия брюшной полости.

Несколько горстей мелко нарезанной тухлятины Семен забросил в воду и занялся изготовлением новых удочек. Нельзя сказать, что бычки так и кидались на приманку, но к вечеру в активе было пять штук, не считая двух сорвавшихся – вероятно, не успевших заглотить продукт достаточно глубоко. «Что ж, – подвел Семен итог первой путины, – на таком харче, как говорится, ходить можно, а вот любить – вряд ли. Впрочем, в данной ситуации последнее и не требуется».

Жизнь начала потихоньку налаживаться: вода медленно, но неуклонно отступала, Семен суетился по хозяйству. В его ежедневные обязанности входило регулярно спихивать плот на глубокую воду, добывать и приготавливать бычков, кормить и поить туземца. Ну и, разумеется, постоянного внимания требовал костер, лишний раз разжигать который не хотелось, а поддерживать мелкими мокрыми ветками было трудно. По мере того как стройматериалов становилось все больше, Семен воздвигал некое подобие жилища. Последовательность операций он выдерживал в традициях раннего каменного века: сначала заслон от ветра, который постепенно превращается в навес, а тот, в свою очередь, в шалаш.