Джек Финней - Меж трех времен

— Знавал я когда-то парня, — продолжал он, — так тот всегда твердил, что это он, и никто другой, выдумал реплику «дурочка, зато красивая». Он прямо на стенку лез всякий раз, когда слышал, что ее использует кто-то другой.

Джон опять поднес «Вэрайети» поближе к очкам и прочел:

— «Лондон, 19 декабря, редактору „Вэрайети“: хотелось бы привлечь ваше внимание к несправедливости, которой зачастую подвергаются артисты, когда другой артист использует название либо способ рекламы их номера. К примеру, в то время, как моя дочь Элис Пирс представляет серию пародий на звезд, называя это „оттисками“, я обнаружил, что несколько разных артистов сейчас заявляют, будто именно они придумали слово „оттиски“. Подписано: М.Пирс».

Я кивнул, но теперь уже не усмехнулся при мысли о старике, который отважно сражается за свою дочь.

— Украсть номер, — сказала Долорес, когда в дверях за ее спиной появился молодой человек в одной рубашке без воротничка, — худшего и сотворить невозможно!

— Еще как возможно, — отозвался вновь прибывший, и Долорес прервала свою речь, чтобы познакомить нас. Его звали Эл, и он никогда не слышал о Тесси и Теде. Он сел рядом с Долорес и продолжал:

— Вы знаете Нобля и Хенсона? Песенки и диалоги. — Все разом утвердительно закивали. — Так вот, я виделся с Патом на прошлой неделе в «Хофман хаусе». Он сейчас не работает, но говорит, что их уже ангажировали. Пат рассказывал, что прошлым летом сеть «Орфеум» предложила ему место в труппе и жалованье двести долларов в неделю. Он уже собирался наутро подписать контракт. Конечно, он кое-кому рассказал об этом, и вот вечером натыкается он на парня по имени Берт Бендерс — знаете такого?

Судя по всему, никто такого не знал. Вышла Мод Бут в синем купальном халате и шлепанцах и села напротив Эла и Долорес.

— Ну вот, — продолжал Эл, — Берт работал на пару с женщиной, и их команда и вполовину не лучше Нобля и Хенсона.

— Я их припоминаю, — заметила Мод. — Я как-то выступала вместе с ними в Сан-Франциско.

— Стало быть, Пат Хенсон встречает Берта, а тот сияет как начищенный медяк. И говорит: «Как тебе нравится Бек? Он хочет ангажировать меня для „Орфеума“ за две с половиной сотни. Я уже шесть месяцев выбиваю из него еще полсотни прибавки».

На крыльце появились две крохотные женщины, почти лилипутки; они уселись рядом с Мод. Я вдруг обнаружил, что через два дома к западу на крыльце образовалось подобное сборище; и у других домов на улице тоже собираются люди.

— В общем, Пат рассказывал, что когда этот чудик удалился, он весь вечер ни о чем другом и думать не мог. Всему миру известно, что Бендерсы и в подметки не годятся Ноблю и Хенсону, а вот поди ж ты — «Орфеум» предлагает им на полсотни зелененьких больше!

Улица перед домом была тиха и пустынна; за все время, что мы тут сидели, не проехал мимо ни один автомобиль, и ни одной машины не видно было у тротуара во всем квартале.

— Пат потолковал об этом деле со своим партнером, и наутро они отказались от двухсотдолларового контракта с «Орфеумом». В общем, всю зиму они провели без работы, а прошлой весной Пат наконец выяснил, где собака зарыта. Кто-то рассказал Берту о контракте, который предложили Пату, ну и Берт помчался прямехонько в контору «Орфеума» и сказал там, что готов со своей партнершей работать за полторы сотни. Само собой, его и его партнершу взяли вместо Нобля и Хенсона. Пат говорит, что он этому типу век не забудет такой подлости.

— Кто-нибудь слыхал о Тесси и Теде? — спросила Мод Бут. — Сай их разыскивает.

Крохотные женщины подумали и отрицательно покачали головами.

— Ну, вы все же побудьте здесь, — сказала мне Мод. — Вдруг кто-нибудь да знает.

Позже Мод рассказала мне понемногу обо всех, кто сидел на крыльце. Эл и Долорес — муж и жена и выступают вместе; они великолепно танцуют, особенно танго. В квартире наверху у них годовалый ребенок, и Долорес всегда садится там, где может услышать, если он вдруг заплачет. Крохотные женщины — двойняшки, хоть и не очень походят друг на друга лицом; родились они в Толедо у пары английских артистов мюзик-холла, которые были на гастролях в Штатах и решили не возвращаться на родину. Когда двойняшки подросли, родители выучили их исполнять номер, который обычно исполняли сами, — единственное, что могли завещать своим детям. В этом номере одна из двойняшек, обильно припудренная и подкрашенная, исполняла роль куклы-чревовещателя, которой управляла другая. Во время представления «кукла» выходила из повиновения, и они менялись местами; публика просто обожала этот момент, кульминацию всего номера. Потом они немножко танцевали, немножко пели — не то чтобы плохо, но и не отменно. Это не имело значения, потому что публике они нравились, и двойняшек всегда охотно ангажировали, и неизменно первым сортом. Они были застенчивы, никуда не выходили и чувствовали себя непринужденно только среди своих — артистов варьете. Старик по имени Джон давно уже удалился на покой. Как многим актерам — хотя и не всем, говорила мне впоследствии Мод, — ему удалось скопить денег на старость, он владел кое-какой собственностью и имел несколько банковских счетов — для пущей надежности. И еще кольцо с алмазом, которое можно было заложить в случае нужды. Он жил в пансионах для артистов, таких, как этот, время от времени переезжая на новое место, когда ему хотелось перемены или случалось с кем-нибудь поссориться. Все свои пожитки он возил за собой в старом куполообразном сундуке, на котором по профессиональной привычке было написано его имя и адрес его импресарио. Бен был новичком в пансионе, и Мод о нем почти ничего не знала. «Пока», — добавила она, улыбаясь. Она полагала, что у него где-то есть семья — или, во всяком случае, была. Были в пансионе и другие жильцы — одни сидели наверху, в своих комнатах, другие куда-нибудь ушли или еще не вернулись с представления. О себе она не рассказала ничего.

Тут заговорил Бен, и это, как мне показалось, немного удивило всех остальных.

— Бывает кое-что и похуже, чем перехватить чужой контракт, — сказал он, — или даже украсть номер. Вы слыхали о Зауэре и Крауте?

— Кажется, я слыхал, — сказал старик Джон. С крыльца соседних домов по всей тихой — по-прежнему ни одного автомобиля — улице разносились голоса и негромкий смех. Из какого-то дома напротив долетели из открытого окна звуки фортепьяно.

— У Зауэра и Краута был номер, который всегда шел вторым сортом, — сказал Бен. — Комики в немецком духе: котелки, накладные животики, чудовищный акцент, шлепанье на пятую точку и тому подобное. Даже не второй, а третий сорт.

К звукам фортепьяно из дома напротив присоединилось женское пение, и мы все помолчали, прислушиваясь: