Джек Финней - Меж трех времен

И вот наконец на исходе весеннего дня, приятно убив необходимое количество времени, я вошел в небольшой порт, называвшийся Куинстаун, — почти деревня с домишками, рассыпанными по террасам, которые поднимались уступами над огромным заливом гавани Корк. Я постоял на краю широкой грязной улицы, глядя, как сверкает под предзакатным солнцем водная гладь залива между берегов, посмотрел на два суденышка, стоявшие на якоре, на плавучий маяк далеко у входа в гавань. Сегодня она была почти пуста, но завтра… И я вдруг ощутил усталость, подавленность — моя проблема так и осталась пока нерешенной. Тогда я отыскал гостиницу «Куинстаун Инн», принял горячую ванну, заказал выпивку, повторил заказ, поужинал и отправился спать.

На следующее утро, едва минуло восемь, я уже стоял в небольшой очереди в городской конторе фирмы «Джеймс Скотт и Кo» — там продавали билеты на пароходы «Кунард Лайн», «Гамбург-Америкэн», «Уайт Стар» и, похоже, всех пароходных компаний, чьи суда заходили в Куинстаун. Теперь на мне были белая рубашка, галстук и костюм, казавшийся невесомым после твидового дорожного облачения и тяжелых башмаков, которые я вместе с рюкзаком оставил в чулане «Куинстаун Инн». Мой багаж давно уже был доставлен сюда, и я уже отправил его в «Джеймс Скотт и Кo». В очереди передо мной стояли двое мужчин — оба в кепи, поношенных пиджаках и брюках явно от другого костюма; а впереди них, у самой деревянной стойки, разговаривала с двадцатилетним клерком молодая женщина с восьмилетней дочерью; обе были в шалях, наброшенных на плечи, и черных соломенных шляпках.

Сердце у меня заныло при виде этой девочки — как же мне хотелось сказать им, предостеречь… Но я не мог этого сделать и продолжал стоять, смотреть и слушать, как молодая женщина покупает билет второго класса. Наклонившись, я сумел разглядеть и сам билет — на удивление большой лист темно-желтой бумаги с фирменной надписью «Уайт Стар» и силуэтом четырехтрубного парохода. Билет стоил женщине тринадцать фунтов, которые она держала наготове в руке.

Затем клерк глянул на мужчин в кепи и, даже не спрашивая, выложил два одинаковых билета — на сей раз бумага оказалась белой.

— Третий класс, — сказал он и, по-прежнему не задавая ни единого вопроса, что-то черкнул на билетах и произнес: — Десять фунтов десять шиллингов.

И у этих двоих деньги были наготове. Движимый любопытством, я подался вперед, чтобы заглянуть в билет, — это оказался самый настоящий контракт, в котором перечислялось все, включая питание: «Завтрак в восемь часов: овсяная каша с молоком, чай, кофе, сахар, молоко, свежий хлеб, масло…»

Дальше была моя очередь, а за мной уже стояли еще трое мужчин в кепи.

— Сор? — вопросительно проговорил клерк — он, конечно, хотел сказать «сэр», но получалось именно «сор».

— Один билет первого класса.

— Первого класса? Первого? — Он расплылся в счастливой улыбке. — Мне их до сих пор и продавать-то не доводилось.

Ему пришлось долго рыться в двух ящиках, прежде чем он нашел билет первого класса, который выглядел почти так же, как остальные, только был напечатан на желтовато-коричневой бумаге, и в нем ничего не говорилось о питании. Не спеша — все, кто стоял за мной, вполне могли подождать — клерк вынул и расстелил на стойке план пассажирских палуб. Два его угла он придавил чернильницей и дыроколом.

— Где бы вы желали получить каюту, сор? У нас есть свободные места на всех палубах, очень много отказов — мне только вчера вечером звонили из Саутгемптона.

— На шлюпочной палубе. Где здесь шлюпочная палуба?

— Это будет палуба А, сор, самая верхняя. — Он указал пальцем место на плане, и я увидел, что на этой палубе все каюты расположены чересчур близко к носу: там качка будет сильнее, а я уже был сыт по горло этим развлечением. Зато на палубе Б, как раз под ней — она же прогулочная палуба, — все помещения, кроме ресторанов, располагались на корме.

— Пожалуй, мне больше подходит палуба Б: где-нибудь посередине и как можно ближе к лестнице. — Я указал пальцем на микроскопическое изображение лестницы, которая вела к шлюпочной палубе и шлюпке номер пять. Ближе всего к лестнице была трехместная каюта с балконом, но соседняя с ней каюта как раз была одноместной. — Скажем, вот эта?

— Б-57. — Он заглянул в отпечатанный на машинке список, затем в написанный карандашом список отказов. — Сожалею, сор, она уже занята, но Б-59 рядом с ней свободна.

— Беру. — Я вынул бумажник и вопросительно взглянул на клерка, и тут настал его звездный час: хитро глядя на меня, не уверенный, что я понимаю, на что иду, он произнес:

— Хорошо, сор. Это будет стоить пятьсот пятьдесят американских долларов.

— Как насчет десяти английских пятифунтовых банкнот?

— С удовольствием, сор.

Во внутреннем кармане пиджака у меня лежала наготове пачка шириной в дюйм непривычных английских банкнот достоинством в пять фунтов, отпечатанных только на одной стороне листа размером с пудинг. В крохотной комнатке воцарилась мертвая тишина, все следили, как я отсчитываю десять банкнот. Клерк принял их, выровнял в стопочку и — меня это восхитило — сунул в ящик кассы, не пересчитывая.

— Приятного плавания, сор, — сказал он, протянув мне билет.

Я поблагодарил и вышел, провожаемый множеством взглядов.

Около полудня я пришел с чемоданом на набережную Скотта и стоял там в обществе нескольких дюжин ирландских эмигрантов, как и они, не сводя глаз с далекого устья гавани. При мне снова был фотоаппарат, и без особого желания я сделал несколько снимков. «Титаник» покоился на воде, поджидая нас, лениво попыхивая дымком изо всех четырех труб; он нагло ждал своего часа, мой враг и враг всех моих спутников, исполинское воплощение зла, под чьим клепаным днищем я стоял, бессильный что-либо сделать в ту памятную ночь. Он знал все, и знал, что я знаю все — я, единственный из многих его пассажиров. И я смотрел на черный дымящий силуэт и не знал, что мне делать со знанием того, что ждало нас впереди — там, далеко за горизонтом.

Мы покинули набережную Скотта на палубе посыльного судна «Америка», шедшего вслед за почтовым судном — оно было битком набито почтой в Соединенные Штаты. Вокруг возбужденно болтали, смеялись, но одна девушка молчала, и лицо ее было бледным. Почтовое судно, пыхтя, поползло по заливу, корабль, поджидавший нас, стал расти, увеличиваться, и тогда разговоры понемногу стихли. Наше неспешное путешествие по мирной глади залива заняло около получаса, и силуэт исполинского лайнера становился все отчетливей: проступала тонкая золоченая кайма по верхнему краю корпуса, укрупнялся черный борт, и стали различимы ряды стальных клепаных полос. Я уже раньше заметил, что один из пассажиров поднялся с нами на почтовое судно в килте [32], но не видел тогда, что при нем была и волынка. Зато теперь, когда мы приблизились к «Титанику», он заиграл что-то пронзительное и тоскливое, и молодая женщина в шали почтительно пробормотала: «Плач Эрина». По счастью, волынщик стоял достаточно далеко от меня — слушать игру волынки вблизи удовольствие ниже среднего, — но толпа притихла, внимая ему. Когда он доиграл, четырехтрубный исполин заслонил от нас небо, дрожание палубы под ногами, передававшееся от паровых машин нашего судна, вдруг ослабело, и я, подняв голову, прочел на борту громадные белые буквы: «Титаник».