Александр Тюрин - В кругу друзей, или Повесть о тихом ужасе

Приемная комната, стол, стулья, шкафы распались, как карточный домик, и Летягин закачался на поверхности залитой серым светом воронки. Екатерина Марковна вдруг вывернулась наизнанку и стала кустом, состоящим из текущих прямо по воздуху струек красной жидкости.

Красноглаз пронесся, как серфингист на прибойной волне, по позвоночнику Летягина и вломился в его мозг. Но Летягин ударом непонятной ему силы задержал зверя и прыгнул «с места» в горло воронки. Сумерки, отражения, — все смешалось. Где-то позади остался звенящий женский крик:

— Не трогайте его, он очень болен!

Потом послышались крепкие мужские слова и вроде как врачебный диагноз:

— Придурок за чужой счет.

Летягин пришел в себя только на улице — он бежал, что есть мочи домой, обгоняя не только людей, но и троллейбусы…

Хотя дверь его квартиры была закрыта, он сразу понял, что там кто-то есть — хотя бы по тому, как проворачивался ключ в замке. Кроме того, не слишком сильно, но вполне ощутимо пахло мужскими носками.

«Неужели все-таки лейтенант Батищев… Сейчас войду и трахну его табуреткой, и пусть меня расстреляют. Так даже лучше. Наденут на голову полосатую шапочку и вмажут по ней из „Макарова“. Все же приятно, что заодно сдохнут две гадины — Красноглаз и Резон».

Но за дверью царил другой запах — аромат ночных насекомоядных цветов. «А все-таки от этих превращений и польза есть. Нюх у меня явно прогрессирует, как и зрение», — заметил Летягин.

На прожженном сигаретами диване лежала она. Профессорская дочка, вышедшая замуж за полудеревенского паренька, который, даже вернувшись из загранрейса, напоминал приехавшего с городской ярмарки крестьянина.

Бывшая законная супруга так умела слушать, что Летягин стал считать, что умеет говорить. Так любила изящные искусства, что он мог кинуть мозолистую купюру на какую-нибудь дурацкую фарфоровую тарелку и не припомнить это потом.

Он поймал себя на том, что думает о ней только хорошее. Но разве не она не уехала на грузовике вместе с двумя белобрысыми финскими диванами и тремя плазменными телевизорами в сопровождении четырех ражих дружков? Он тогда еще хотел что-то пообещать ей — мол, исправлюсь, а она только махнула рукой, заводи мотор, чего его слушать, обормота.

Сейчас она как будто проснулась, приподняла голову, посмотрела сперва куда-то в сторону. Волосы у нее теперь заметно светлее, и вообще она выглядит еще лучше, чем даже в самый первый вечер их знакомства, когда он ей хотел продать, а потом просто подарил видеомагнитофон.

— Ничего себе явление… Как сон, как утренний туман… Ты чего-то забыла у меня, Нина?

— Ехидничать не разучился, — сказала, а потом уж взглянула на него. — Ты симпатичный, хотя и совершенно опустившийся.

— Могла бы добавить «в мое отсутствие». Но дело не в этом, Нина. Объективно я достаточно гадок. Приязнь ко мне — действие зова.

— Зов предков, да? Насмотрелся про Тарзана.

— Видик ты забрала.

— Хватит. Я просто пришла к тебе.

Он сел рядом. Они взялись за руки.

— Между прочим, я тебе помогла. Здесь вертелись какие-то люди и милиционер впридачу. Ломать дверь собирались, что ли. Я им сказала, чтоб все убирались, жена пришла.

— Тебя боятся, Нина, потому что ты не боишься.

— Я и тебя освобожу от всех страхов, глупыш.

— Не знаю, стоит ли со мной возиться, Нина. У меня, за время твоего отсутствия, проявились далеко не лучшие черты.

— Я тоже не стояла на месте.

Ее пальцы легли на его шею, тонкие нежные пальцы — только вот любовь к длинным коготкам у нее не исчезла. Нет, пожалуй, коготки слишком длинноваты, они даже царапают его. Но не скажешь этого женщине, которая тебя целует. Можно и потерпеть — главное, они вспомнили…

А когда ее пальцы стали умелыми пальцами убийцы, а знающий взгляд Летягина увидел ее губы, вытянувшиеся в стальную трубку, которая вошла в его лопнувшую под ухом плоть, он уже не мог пошевелиться. Разве что привстал. Но тут ему показалось, что на него навалилась гора, и он обмяк…

Забрезжил свет. Какой-то человек сидел рядом и елозил по летягинскому лицу мокрой тряпкой. Летягин поперхнулся и чихнул.

— Очухался? Видишь, брат, до чего лирика доводит, — человек говорил уверенно и назидательно. — Рассечения тканей, конечно, нет. Отек, правда, случился из-за сильной тяги. Но ничего, рассосется.

— Кто это меня?

— Кто-кто… Жена твоя Нина тебя же и обработала. А я — Трофим Терентьевич. Гиену у Головастика помнишь? Скажу тебе без лишней скромности, я — знаток метаморфизма. И тебя научу этому ремеслу.

— Все меня чему-то учить хотят. Не надо мне вашей свободы и вашего вампирского ремесла! Я неспособный.

— Не прибедняйся. Нинуля-то освоила. Она — ценный теперь кадр, только увлекающийся, может и до дна выпить. А ты, Жора, кстати, невкусный оказался. Плохо Ниночке стало, едва успела SOS послать. Хорошо, что сегодня я дежурю… На работу-то пойдешь? Я пиджак тебе зашил и ботинки почистил.

— Обложили меня, Трофим Терентьевич… И на работе обложили.

— Сейчас пойдем прямо на твою работу и посмотрим, кто тебя там обложил. А дальше — многое зависит от твоей сознательности. Не поймешь, что ты вампир, окажешься в Яме. Я тебе сразу скажу — туда попадать не стоит.

— В яму не стоит, — эхом отозвался Летягин и попробовал на вкус слова Трофима. — Только какой я вампир? Вы же тянете у людей кровь. Можно сказать, жизненную силу. А я так не могу.

— Ты скользишь по поверхности вещей, сынок. Донору только легче, когда у него забирают лишнюю тяжесть, избыток. Ведь берут-то не просто так, а чтобы потом вернуть, претворив соответственно в духовные и материальные ценности.

Звучало убедительно. Летягин не умел спорить, однако сопротивлялся:

— Вы можете внести инфекцию… СПИД…

— Кто угодно, только не мы. Организованные вампиры обязаны применять пространственную развертку доноров, то есть бесконтактный сбор кровяной массы. Все контактные способы запрещены законом, за этим строго следят. Даже за некачественную обработку, приведшую к отекам, мы строго и персонально наказываем. Как говорит мой шеф: «вампиризм — это древняя и прекрасная культура общения». Возьмем, например, Азраилову…

— Черт с ней, — фыркнул Летягин.

— Ты людьми не бросайся, Георгий, — строго произнес Трофим. — Ты настройся на эту мадам, стань ей своим, прислушайся к тому, что томит ее сердце, чего ждет ее разум. Не распыляйся, улови главный дефицит. А потом тяни. Дай ей кусочек того, что она хочет. Хотя бы пообещай. Все это нужно, чтобы донор снял психическую защиту, раскрылся. И тогда будьте-нате — придет волна, и донор станет доступным для кровосбора.

— Получается, что вы сперва человека как бы ломаете?

— Диалектики в тебе мало. Никто не сломается, пока не захочет. Ведь донор глухо и бессловесно жаждет пожертвовать частицу себя на мировой прогресс. Поэтому с такой готовностью покоряется вампирскому зову. Тут уж не теряйся! И всегда подбирай самый подходящий тебе морфовариант: упыря зубатого, зверя-вурдалака или хомо вампирикус…