Виталий Владимиров - Синее золото

– Цветаеву?

Гость тихо свистнул. Седой тут же поднялся из салона и прошел по яхте на мостки.

– Алешенька, я сейчас, – помахала рукой Оля, и они, ведомые Седым, стали подниматься по обрыву.

Через некоторое время Седой вернулся, но не один, а с каким-то лысым высоким мужчиной с сутулой боксерской фигурой.

Седой что-то сказал Хозяину. Тот стал шумно прощаться, крепко пожал всем руки, а Алешу сгреб в объятия:

– Ну, спасибо, мил человек, не подвел...

Старпом уже приготовил сумки и передал их на берег.

– Девушка просила платье, туфли и сумочку, где расческа, – сказал Седой.

– Зачем? – не понял Алеша. Седой не ответил.

Алеша спустился в каюту, нашел Олин сарафан, вытащил из рюкзака косметичку, взял ее спортивные туфли.

Когда он высунулся из люка, Хозяин уже поднимался по обрыву.

Седой и Боксер стояли у носа.

– Я передам, – сказал Седой.

– Не надо, – пытался сойти на берег Алеша.

– Она просила взять вас гитару, – медленно, словно ему было трудно, сказал Боксер.

Седой и Боксер смотрели на Алешу.

Совсем сбитый с толку, Алеша отдал сарафан, косметичку и туфли Седому. Тот подхватил сумки и скрылся в ельнике.

Алеша вернулся в каюту.

Капитан свесил голову в люк.

– Повезло, – вздохнул он. – Понравились. Иди, раз приглашают, таким людям не отказывают.

Алеша оделся, собрал рюкзак, взял гитару.

За это время Старпом и Боцман подняли паруса.

– Мы походим немного, вечерний бриз начинается, – объяснил Капитан. – Отдай носовой. Ну, держи краба.

Алеша пожал действительно похожую на краба руку Капитана, потом Боцмана, потом Старпома.

Боксер ждал, пока Алеша отвязывал носовой. Старпом, выбирая якорный конец, отвел яхту от берега на середину бухты.

Боксер шел впереди, засунув руки в карманы, крепко вбивая ребра ботинок в косогор. За ним с рюкзаком и гитарой карабкался Алеша.

За краем обрыва оказалась просторная поляна, в глубине которой на лесной дороге стояла черная "Волга" со спецсигналами.

Алеша заторопился вперед, ему показалось, что за передним стеклом золотой шар Олиной головы, но это был просто блик заходящего солнца.

– Не беги, уехали все, – лениво сказал в спину Алеши Боксер.

– То есть как уехали? – спросил Алеша и ощутил зябкий озноб – верно, перегрелся, перекупался сегодня.

Боксер не ответил.

Он достал из заднего кармана брюк что-то металлическое, щелкнул кнопкой: звякнув, выскочило длинное лезвие.

И с разворота, мгновенным движением послал нож в ствол березы.

Дерево глухо застонало.

Боксер не спеша подошел к березе, раскачал нож, выдернул его и, вернувшись, опять кинул, попав почти в то же место.

– Говорят, поешь хорошо? – спросил Боксер застывшего Алешу. Спел бы Высоцкого, а? "Сегодня в нашей комплексной брига-де..."

Алеша опустился на траву. Его колотила сильная дрожь.

Боксер подошел к Алеше, сорвал пучок травы, вытер нож, щелкнув, спряталось лезвие.

– Я тебя отвезу. Для того и оставили. Обождем малость и двинемся.

Боксер сел рядом с Алешей.

– Не хочешь, значит, петь? Жаль. Можно и не Высоцкого, – разрешил он.

Алеша тупо молчал.

Боксер сорвал полевой колосок, сдавил ему горло указательным и большим пальцами.

– Петушок или курочка? – хитро прищурился он. – Сыграем на шелобаны? Петушок – получай в гребешок, курочка – получай в лоб, дурочка.

Боксер резко продернул стебелек. Зернышки собрались в пушистый комочек у широкого плоского ногтя.

– Курочка, – усмехнулся Боксер. – Никуда не денется твой воробей, завтра вернут. И с большим подарком. Если сообразит, конечно. Под это проси что хочешь – даст. Он такой... Все-таки бабам на свете намного легче живется, а?

Солнце ушло за горизонт, спустились сумерки, Олины сумерки, с высоты яра был виден белый треугольник яхты, скользящей по водохранилищу. Дрожь прекратилась, унялась сама собой, и Алеша вспомнил, как утром он смотрел на спящую Олю и хотел написать ей стихи, да ничего не получилось, кроме первой строчки: "Ах, это синее золото глаз и волос...".