Тимофей Ермолаев - Дети Судного Дня

— Это Гордон. Он здесь дольше всех нас, вместе взятых.

— Меня зовут Энди, — подошёл вампир к Гордону и, заметив под плащом белый воротничок, добавил, — патер…

— Просто Гордон, — ответствовал тот и обнажил в приветливой улыбке типичные только лишь для вампа зубы. Энди ответил ему тем же и присел рядом с ним.

— Я слышал, что с вами был диг? — полюбопытствовал Гордон. — Не беспокойся о нём. Диги губят наше общество, ибо нет у них бессмертной души…

«Мало того, что этот патер — вамп, он ещё и сумасшедший», — подумал Энди и спросил у Гордона, что же такое, по его мнению, душа.

— Душа — это очень сложное явление, вид материи, существующий независимо от нашего сознания. Душа состоит из семи сфер, каждая из которых вложена в предыдущую, а первая вложена в последнюю, — совершенно серьёзно объяснил Гордон. — Сигареты есть?

— Была одна, но и ту отобрали. Нас ободрали, как липку, — сокрушался Энди.

— Плохо, — нахмурился Гордон.

Энди грустно покачал головой и решил вступиться за Тайтуса:

— И всё-таки, Гордон, диги неплохие парни, во всяком случае, некоторые. Они безвредны, как вэйверы, и более похожи на нормиков, чем, например, шаггеры…

Патер Гордон смотрел на Энди, как на маленького ребёнка, только выучившегося говорить. Затем он не спеша протёр пенсне.

— Знаешь ли ты, Энди, что у дигов отсутствуют вкусовые и обонятельные нервные окончания? Что мир они видят чёрно-белым, а диапазон их слышимости ограничен? Что у них плохо развита тактильная и болевая чувствительность? Но это всё мелочи по сравнению с тем, что у дигов нет бесценного дара Господа Бога — души!

Энди не рискнул спросить, что такое Бог.

— Но дигов всё-таки очень мало, — сказал Энди и поперхнулся, встретив полный негодования взгляд Гордона.

— Верховный вершитель зла — Сатана — один-единственный, а диги — суть диаволовы приспешники, то бишь бесы. Эй, что с твоими руками?

Энди увидел, что на его правой руке, на мизинце, ноготь отделился от своего ложа и упал на пол.

— У тебя начался катаболический процесс, Энди, — а когда несчастный кровопийца рассказал ему о лже-девушке, патер пояснил:

— Этот трансвестит ускорил катаболизм твоего организма, да и с другом твоим то же самое.

Но разговоры ничем не могли помочь, и Гордон достал из кармана плаща коробочку с таблетками.

— Это гемоанаболик. Проглоти одну и дай ещё Алексу. Это, конечно, не доставит такого наслаждения, но зато позволит продержаться некоторое время, — патер Гордон мечтательно откинул голову. — Ах, как давно я не ощущал хруст прокусываемых сосудов…

Энди поблагодарил и поспешил на помощь к другу. Тот в полуобморочном состоянии подозрительно обнюхал таблетку, но всё-таки проглотил. Молчун вдруг встал, подошёл к вонючей дыре и, повернувшись ко всему миру спиной, начал поливать отверстие. Звук струи напомнил кое-о-чём Энди и Алексу.

Когда они сделали своё дело, зашумел экран телевизора, на нём появилось багровое поле, украшенное пеплом и воронками. Энди, Филип и Орсон с радостными криками расположились у мелькающего экрана. На поле с двух разных сторон выбежали спортсмены, слева — в броневых доспехах жёлтого цвета, справа — в красных с белыми полосками, в руках у каждого было оружие. Из середины поля поднялась платформа, на которой лежал колючий, как ёж, мяч.

Небритый Филип развернул «Спортивную газету» (всё-таки заключённым позволялось иметь безделушки, подумал Энди) и с умным видом стал её изучать.

— Сегодня играют «Стрейнджеры» и «Бизоны», — сообщил Филип. — «Стрейнджеры» — моя любимая команда, «Бизонам» до неё далеко.

— А какого они цвета? — спросил Энди, который был абсолютно другого мнения.

— Понятия не имею, — после долгих раздумий признался Филип. А глядя на озорное лицо Орсона, Энди понял, что его можно не спрашивать.

Красные и жёлтые ринулись к мячу и друг к другу, попутно поливая всё и вся пулемётным огнём, многие пули попадали в своих же сокомандников. Смертоносный металл срывал пластинки брони с тел спортсменов, кое у кого брызнули струйки крови, но пока ещё никто не упал. Наконец, был нанесён удар по мячу, и в то же мгновение началась ужасная неразбериха в середине поля: закованные в броню гиганты, развившие уже приличную скорость, сталкивались лоб в лоб, увеличив вдобавок прицельность непрерывного огня. Энди, Филип и Орсон возбуждённо уставились в экран, а когда один жёлтый спортсмен с покорёженными грудными пластинами упал и не поднялся, они довольно закричали, махая в воздухе кулаками. Алекс, к которому после гемоанаболика вернулось хорошее самочувствие, скучающе слонялся по камере, вэйверы слушали свои волны, а патер Гордон листал затрёпанный журнал для мужчин.

Закончился первый тайм. Во время перерыва спортсменам срочно клепали новые бронепластины, пополняли запасы боекомплектов, а медики вводили в их организмы бешеные дозы стимуляторов и, если кто был ранен, обезболивателей. Во втором тайме на поле выпускались дополнительные силы, вооружённые ракетами. А относительно счёта — он так и не был открыт, если не считать десяток продырявленных, как решето, неподвижных тел, которые техники в спешном порядке вывозили с поля.

Как только спортсмены вновь заняли свои места на поле, прозвучал свисток судьи, и… К огромному ужасу и возмущению фанатов этого зрелищного спорта телевизор чмокнул и погас. Орсон, не найдя выхода для своего гнева, даже заколотил кулаками по серому экрану, но его похвальные старания оставались тщетными.

По решётке двери провели дубинкой-станнером. Щуплый черноволосый надзиратель с хмурым обликом принёс ужин.

— Вас уже девятеро, гады? Вы что, размножаетесь? — поинтересовался он, просовывая под решётку ужин на картонных тарелках, а между прутьями — какое-то питьё в бумажных стаканчиках. — Приятного аппетита!

Трайкеры, очнувшись от своей техно-болтовни, ринулись к кормушке и первыми выбрали себе порции. Патер Гордон с усмешкой превосходства наблюдал за ними. Затем уже медленно разбирали тарелки и стаканчики остальные, патер замыкал шествие.

— Не пейте сразу всю воду, — предупредил Гордон новичков, — это на шесть часов, иначе от жажды вам придётся пить из этого благоухающего отверстия. И, чёрт возьми, не выкидывайте стаканчики и тарелки — это необходимая для вас же бумага. Свой журнал я потом рвать не позволю.

Проинформировав их таким образом, патер поправил пенсне, завёл очи вверх и громко, с искренним чувством произнёс:

— Благослови нас, Господи, и благослови нашу вечернюю трапезу! И спасибо тебе, Господи, за то, что она у нас есть!

«Этого Господа Бога хоть раз накормить такой трапезой», — мрачно подумал Алекс, глядя на нечто бесформенное, серое, покрытое плёнкой слизи — содержимое своей тарелки.