Джеймс Ганн - Внемлющие небесам

– Полагаю, оба изображения в одинаковой степени приемлемы, – сказал Уайт.

– Между прочим, – заметил Макдональд, – имеется еще одна причина, почему я так и не решился указать Иеремии на его ошибку. У него столько же прав интерпретировать послание, сколько и у меня.

– А еще одним мотивом послужила его благосклонность к посланию, и Программа воспользовалась этим.

Макдональд пожал плечами.

– Конечно. Я все время пытался втолковать: послание не содержит никакой угрозы – ни ему, ни его религиозным верованиям. И так оно есть на самом деле.

Уайта несколько удивило циничное замечание Макдональда. Впрочем, не так уж и сильно – чья-либо соглашательская позиция давно уже не являлась для него неожиданностью. Наверное, он рисовал себе иной образ Макдональда.

– Иными словами, вы милостиво позволили ему заблуждаться.

– Нет, – спокойно возразил Макдональд. – Просто, еще не зная содержания послания, по сути, мы автоматически интерпретируем его на уровне опять-таки детских картинок. Иеремия, переведя его символы в образы, тем самым интерпретировал послание уже на гораздо более серьезном уровне. Грубо говоря, оба рисунка – наш и сделанный Иеремией – одно и то же. Единственная объективная реальность, присутствующая здесь, – это компьютерная сетка.

– Такая малость, – негромко произнес Уайт, – а сколько за ней стоит.

– Это продлится недолго, – заверил его Макдональд. – Если вы не воспрепятствуете и мы обнародуем основную часть послания, – ученым всего мира предоставится прекрасная возможность исследования данного документа; появятся новые трактовки, интерпретации, и тогда, думается, нам не только удастся составить ответ, но и отправить его капелланам…

Уайт еще раз глянул на рисунок, но от прямого возражения все же решил воздержаться.

– У вас найдется карандаш или авторучка? – спросил он.

Макдональд протянул ему фломастер. С минуту Уайт усердно трудился над птичьей головой; закончив, вручил рисунок Макдональду. Теперь птица уже не походила на человека. Удлинившийся и искривленный на конце клюв сейчас казался более приспособленным для захвата добычи и ее растерзания. А птичьи глаза уже не казались невинными и смотрели злобно. Одним словом – хищник, подстерегающий очередную жертву.

– А если на самом деле они выглядят вот так? – осведомился Уайт.

«Все дело в том, – так следовало ему начать, – каков мир на самом деле. Таков ли, каким его видишь ты, или каким знаю его я? И, если остается хотя бы тень сомнения, не лучше ли заглянуть в прошлое, хорошенько изучить историю собственной расы и остаться черным, пока нет уверенности, что настоящее отменило старые обычаи и образ мышления».

Однако сказал он другие слова. «Ради Бога, Джон, я этот мир знаю, а ты – нет. Поверь Мне на слово, если уж сам ничего не видишь».

А Джон на это ответил: "Прошлое утратило значение.

Однако его слова только упрочивали это минувшее.

Уайт почувствовал: время истекло. Разговор необходимо побыстрее заканчивать и приступать, наконец, к решению: как управиться со всеми этими трудностями, которые возникли с появлением послания. Однако ему искренне не хотелось прерывать этого человека, ибо он ощущал его правоту. «Пусть выскажется до конца», – решил он.

– Какая разница, – проговорил Макдональд, – при расстоянии-то в сорок пять световых лет? Они жаждут понимания. Ищут собратьев по разуму во Вселенной.

– А зачем? – спросил Уайт.

– Наверное, не хотят оставаться в одиночестве. Затем же, зачем слушаем и мы. Дабы не остаться одинокими. Страшная это штука, одиночество.

«Да что он там может знать?» – подумал Уайт и сказал: – О да.

– Кроме того, они и так осведомлены о нашем существовании, – сообщил Макдональд.

– То есть как? – обеспокоенно спросил застигнутый врасплох Уайт.

– Голоса, – ответил Макдональд.

«Голоса. Ну конечно же. Чужаки приняли радиопередачи и сразу же догадались о существовании людей».

– Им неизвестно, кто мы, – продолжал Макдональд. – Они не знают, принято ли послание, прочтено ли, отправлен ли ответ. Не знают даже, в состоянии ли мы разобраться во всем этом. – Макдональд сомкнул концы пальцев. – Какое это имеет значение?

Уайт в нетерпении пожал плечами.

– Вы и ваши коллеги – специалисты по внеземным формам жизни и их возможному поведению. Но в данном случае даже профан может предсказать вам все последствия сложившейся ситуации.

Макдональд улыбнулся.

– Чудовища из Космоса?

– Чудовища существуют на самом деле, – сказал Уайт. – Будь то дикие восточные или северные племена. Или злобные горцы. Или жаждущая линча толпа фермеров.

– Все эти чудовища – вне цивилизации. Они не настроены на взаимопонимание и не способны к нему.

– Ну что ж, это еще один пример. Вдруг, капеллане передают сигналы одновременно нескольким планетам, а нападут на ту, которая ответит?

– Даже, если межзвездные путешествия возможны – хотя, скорее всего, это не так – если существует вероятность ведения звездных войн – хотя сама физическая природа космического пространства почти наверняка делает их невозможными, – даже тогда – стоило ли им все это затевать?

Уайт широко развел руками.

– Ну, зачем тогда затруднять себя передачей сигналов?

Макдональд хотел что-то ответить, однако Уайт продолжил:

– «Милая моя Обитель Одиноких Сердец, я жду уже целый миллион лет…» А может, они просто хотят убедиться, что со времен изобретения радио мы еще не успели уничтожить себя ядерным оружием. Может, они намерены передать нам инструкции для постройки какого-нибудь приемо-передатчика материи. Возможно, они руководствуются при этом собственными намерениями. И стоит нам только достигнуть определенного уровня техники, как придется заплатить им за все нашей же собственной планетой.

– Если бы даже такое представлялось возможным… не следует забывать, у них столько же шансов оказаться в наших руках. Это серьезный довод в пользу предполагаемого взаимного доверия.

– Равно, как и взаимного высокомерия и самонадеянности.

– Я не могу поверить… – начал Макдональд.

– Но вы в состоянии вообразить – перебил его Уайт. – Вся ваша жизнь прошла среди благородных ученых мужей. Вселенная для вас – некое уютное местечко, где к человеку относятся, если уж не самым сердечным образом, то – в наихудшем случае – равнодушно. Мне доводилось видеть внезапные взрывы ярости, озлобления и алчности, и мне отлично известно: разум не всегда подразумевает доброжелательность и добросердечие, но по самой своей сути – и это, к слову, прекрасно подтверждается моим личным опытом – наиболее часто выступает инструментом и своего рода стимулом непрекращающихся поисков наживы, сопоставления прибылей и убытков и определения путей достижения максимальной выгоды при минимальных затратах.